Легкое поведение - Линда Джейвин

Сжигая письмо в камине, Моррисон поймал себя на том, что восхищается своим боем. Он последовал зову сердца.

Спустя десять дней после битвы за Ляоянь репортаж Лайонела Джеймса увидел свет.

Свинцовый град… японская пехота не знает неудач… косит врага… перевязочные пункты полевых госпиталей. Никто не предполагал таких потерь… по самым скромным подсчетам, не меньше 10 000… многие тела так и не найдут, пока не уберут урожай… японская армия, после пяти дней самого ожесточенного сражения со времен американской Гражданской войны… заняла Ляоянь.

Знойная летняя жара отступила. Земля остывала. На столицу опустилась сладкая меланхолия ранней осени, о чем возвестили крики торговцев виноградом, которые наводнили хутонги со своими корзинами, набитыми лоснящимися пурпурными ягодами. Воздух стал свеж и прозрачен. Когда Луна Урожая уступила дорогу Луне Хризантем, зажиточные китайцы облачились в подбитые соболем шелковые платья и поддевки из овчины, а бедняки надели ватники и стеганые брюки. Страх угадывался в глазах нищих: близилась пора, когда на рассвете телеги объезжают округу, собирая замерзшие трупы бездомных. В Северном Китае теперь бездомных было как никогда много, и все благодаря войне.

Дюма заехал в столицу вместе с женой. Они сообщили Моррисону, что ждут ребенка. Моррисон поздравил супругов, и его глаза увлажнились от радости и зависти.

— Ты слышал? — спросила миссис Дюма. — Тот красавчик, американский корреспондент Мартин Иган, обручился и готовится к свадьбе.

— С кем? — Сердце едва не выпрыгнуло из груди.

— Я так полагаю, ты с ней знаком.

Дюма поспешил внести ясность:

— Это Элеонора Франклин.

— Мисс Франклин? — Моррисон улыбнулся, вспомнив их ночной разговор в Иошиваре.

— Ты как будто удивлен, — заметила миссис Дюма. — А сам-то ты никогда не думал о том, чтобы подыскать себе невесту? Знаешь, говорят, женатые мужчины живут дольше.

Он встретился взглядом с Дюма и догадался, что его друг тоже вспоминает старую шутку: «…или это просто кажется?»

— И что за секреты? — спросила жена Дюма, переводя взгляд с одного на другого.

— Хотел бы я знать, — ответил Моррисон.

Когда его гости ушли, он открыл стеклянную витрину шкафа из палисандрового дерева и взял с полки императорский нефрит — трофей, который он прихватил из дворца во время осады. Согревая его в руке, он нащупал трещину на поверхности камня. Этот изъян был ему особенно дорог, хотя и несколько смущал, ибо служил доказательством того, что даже совершенство небезупречно.

Глава, в которой Моррисон видит старый сон, пытается подбить итоги и избавляется от иллюзий

То был странный год, год Дракона, полный драматических событий, радостного возбуждения, оптимистических ожиданий и риска. Что же до того, что он благоприятствовал вступлению в брак, — так это были всего лишь предрассудки. Мэй не написала ни разу. Моррисон выразил свое отношение к этому единственным словом, которое записал в дневнике: разочарован. Он все пытался вспомнить, что там еще говорил профессор Хо о лисьих душах, — что они по природе своей эфемерны, призрачны. «Когда лисья душа уходит, — говорил Хо, — иллюзия остается на какое-то мгновение, но потом исчезает и она. Звезда сверкнет в небе, тень пробежит по земле, рана заживает, шрам затягивается, и жизнь продолжается».

В середине декабря Моррисон получил посылку от матери. В письме, написанном несколько недель назад, она рассказывала, что ртутный столбик в Джилонге подбирается к ста градусам. Еще она писала, что в доме пахнет приближающимся Рождеством и пропитанный бренди пудинг, завернутый в марлю, висит на кухне, настаиваясь к предстоящему торжеству. Они с отцом с нетерпением ждут каникул, которые, как всегда, проведут в Квинсклифе. Отец предвкушает хорошую охоту на бандикутов и медведя. Читая новости из родного дома, Моррисон как будто слышал голос матери с мягким йоркширским акцентом.

В посылке была и новая антология австралийской поэзии. Он читал до самого рассвета. Ностальгирую по дому, записал он в своем дневнике, прежде чем погасить свет. В ту ночь ему снился старый сон, как он бежит сквозь заросли кустарника. Он улавливал запах эвкалипта, слышал щебет звонарей, крики какаду, жужжание насекомых и собственное сбивчивое дыхание. Во сне он был молод, а объект его охоты скрывался за углом дома.

Конец года был для Моррисона временем подведения итогов. Как всегда методично, он разложил на столе письменные приборы, наполнил чернильницу, натянул нарукавники. Исписанный за год дневник в красном кожаном переплете мягко распахнулся, открывая оставшиеся бледно разлинованные страницы.

В дневнике были записи его расходов на рикш, прислугу и отели, в которых был учтен каждый пенс, и столь же тщательно зафиксированные доходы и сбережения, каждым фунтом которых он чрезвычайно гордился. Здесь же были обрывки сплетен, запомнившиеся анекдоты и шутки, наблюдения о войне и политике. Моррисону надлежало упорядочить все эти впечатления, чтобы передать их потомкам.

Он посмотрел на кисти своих рук, перепачканные чернилами. Бросились в глаза проступающие вены, розовые и сухие костяшки пальцев, россыпь веснушек на коже. Мне нравится твой упрямый и вздорный нрав. Закрыв глаза, он снова услышал ее голос и мелодичный смех. Ее горячее дыхание обжигало шею, а тугие бедра призывно прижимались к его ноге. Он снова увидел ее глаза, а в них соблазн и вызов.

Световой день, желтый, как старый пергамент, угасал за высокими зарешеченными окнами. На кожаных переплетах книг уже были неразличимы названия, и оштукатуренные стены комнаты дышали прохладой. Несмотря на все усилия кипевшего на плите чайника, воздух оставался сухим и больно царапал горло. Его чай давно остыл. Мыши скреблись возле мусорного бака на улице. В камине ворочались прогоревшие угли.

Со двора донеслось шипение жарочного котла; ему даже показалось, что он улавливает запах чеснока. Скоро бой должен был пригласить его на ужин. Ужин на одного.

И снова одинокая трапеза. Компания меня вполне устраивает. Губы Моррисона скривились в сардонической усмешке. По крайней мере, я еще способен развлекать себя сам.

Погасив огонь в спиртовой лампе, он замотал шею шарфом, окунул перо в чернильницу. Как я познакомился с Мэйзи? Разразилась война… Мы с Дюма прибыли на заставу Шаньхайгуань. Это была ночь полной луны, светлая, как день. Встреча с ней преобразила меня. Она вернула меня к жизни, с ней я снова стал молодым… Он писал не отрываясь.

Промокнув чернила, Моррисон перечитал исписанные страницы и со вздохом закрыл дневник. У меня предчувствие, что я снова увижусь с ней. Ломило суставы; все старые раны разом дали о себе знать.