Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
31.
Я пошел с Пепой на улицу Серрано, чтобы посмотреть на забег, называемый Сан Сильвестре, с финишной лентой на стадионе Кампо-де-Вальекас. Это соревнования международные. Толпа любопытных волнует меня мало. Потом по радио я слышал, что первое место занял парень из Уганды. Стройные тела, легкие ноги, молодость и общая уверенность, что жизнь течет в одном направлении и заканчивается в определенной точке, маня возможностью победы и награды.
Поскольку лучшего занятия у меня не было и никто нигде меня не ждал, я простоял на краю тротуара, пока не пробежал последний участник. Некоторые спортсмены дышали, издавая какие-то странные звуки. К тем, кто бежал последними, я испытал особую симпатию. «Вот это мои люди, – подумалось мне, – те, что проигрывают».
Потом я спокойно вернулся домой и доел оставшуюся с обеда чечевицу, йогурт с весьма скромным вкусом и кусочек туррона на яичном желтке. Вот и весь мой новогодний пир. Я написал Никите и поздравил его с Новым годом. Этому чертову парню понадобился целый час, чтобы ответить. Я уже начал волноваться и злиться. Наконец получил ответ: фразу из шести слов с пятью орфографическими ошибками – несколько наночастиц любви, а это самое главное – и целую серию смайликов.
А еще мне написал из Мексики Хромой, по-дружески, шутливо, и пожелал – вот сволочь! – «счастливого года с самоубийством в придачу». С нескрываемой радостью он также сообщил, что избавился от своей noli me tangere.
Рауль не написал мне и не позвонил. Я не написал и не позвонил Раулю. Ничья: ноль – ноль.
Амалия для меня все равно что умерла.
Маму я навестил утром и поцеловал.
После ужина у меня был соблазн пойти в центр и в каком-нибудь баре съесть традиционные виноградины, согрешить слиянием с толпой, потолкаться среди празднично настроенных, пьяных и незнакомых людей, но зачем? У себя дома мне будет гораздо лучше – с Тиной, раскинувшейся на диване в соблазнительной позе, и с Пепой, напуганной взрывами петард на улице. А еще я буду смотреть по телевизору какую-нибудь программу, сделанную слабоумными для слабоумных.
Да и кисть винограда лежит у меня в вазе, хотя, если честно, как-то мне уже не до традиций. Зато я не отказал себе в том, чтобы послушать по телевизору удары колокола, провожающие 2018 год. Но эти удары колокола и плотная толпа вопящих людей у Пуэрта-дель-Соль меня доконали. Я хотел испытать что-то вроде новой встречи с папой, увидев на экране фасад Королевской почты. «А вот сейчас покажут здание, где меня пытали». Думаю, человек, который его пытал, еще жив и наверняка тоже слушал по телевизору колокольный звон, удобно сидя в кресле у себя дома, дряхлый, в тапочках, слушал и говорил: «Вот здесь я пытал». Или: «Как хорошо я пытал там внутри! Не зря же я получал награды даже при демократии».
Я спрашиваю себя, что бы я сделал, узнав его на улице. «Простите, а это не вы пытали моего отца?» Он ведь уже старик, которого легко отхлестать по физиономии… Но и осторожность не помешает. Меня бы не удивило, если бы он сохранил привычку носить с собой пистолет в кармане пальто.
Итак, только что начался последний в моей жизни год. «О, темная ночь. Я уже ничего не жду»[32]. На самом деле этот сонет Висенте Алейксандре – один из немногих, которые я знаю наизусть, но применить к себе его слова не могу. Стихотворение слишком печальное, слишком пронзительное. А я совершенно хладнокровно пишу эти строки и констатирую, что больше никогда не услышу колокольного звона на Новый год. И моего отца наконец-то прекратят пытать.
Я иду в постель, чтобы заняться известным делом с Тиной, но прежде все-таки успеваю загадать самое главное желание в наступившем году. Миллионы людей, разбросанных по всей планете, в этот миг обещают бросить курить, перейти на более здоровую пищу, похудеть или по мере возможности отказаться от пластиковых упаковок…
Мой план на 2019 год таков: я лишу себя жизни в ночь с 31 июля на 1 августа, хотя пока не знаю, где и каким образом. В нужный момент я приму нужное решение.
Интересно, что делает сейчас угандец, выигравший забег?
Январь
1.
Ну вот опять. Сегодня утром. Как и вчера. А на самом деле каждый день я вдруг замечаю, что Пепа пристально смотрит на меня. Несколько лет назад я прочитал в каком-то журнале, посвященном домашним животным, что у собак такой взгляд может выражать любовь.
Выписываю из своей тетради «Молескин»: «Тот, у кого никогда не было собаки, не знает, что значит любить и быть любимым». Фраза принадлежит Артуру Шопенгауэру. Вздор, конечно, но вздор красивый.
Среди царящей у меня дома тишины глаза Пепы часто блестят тревожным блеском. Когда они так внимательно всматриваются в меня, мне чудится, будто я улавливаю в них что-то, отличное от любви, – не знаю, возможно, смесь жалости, равнодушия и упрека. Словно собака никак не может решить, продолжать обвинять меня или проявить сочувствие и простить, после того как мы столько лет делили с ней одиночество. Иногда мне кажется, что Пепа молчит из корысти, зная, что от меня зависит, будет ли она накормлена и сможет ли и дальше спать в мягкой постели, а не на улице, но в глубине ее собачьей души нет прощения. Иными словами, ее ласка и покорность – всего лишь притворство, желание задобрить хозяина, чтобы гарантировать себе комфортную жизнь.
Что ж, видимо, нужно все-таки вспомнить и описать (но только не сегодня, сегодня я слишком устал) один из самых позорных поступков в моей жизни. Смягчающим обстоятельством можно считать лишь мое тогдашнее душевное состояние. Я только что развелся, хотя лишь отчасти считал это жизненной неудачей. Развод принес мне освобождение, правда, оно, пожалуй, было отравлено острым ощущением личного поражения и уверенностью, что я зря потерял столько времени, а еще столько иллюзий и сил отдал заведомо обреченной на провал затее.
Развод с Амалией глубоко меня ранил. С Никитой я мог видеться лишь по выходным два раза в месяц. Судья обошлась со мной как с опасным зверем, каким напористо изображала меня адвокатша моей бывшей жены. Я ушел из дому, взяв только книги и одежду, а также Пепу и мало что еще. Мне пришлось несколько недель пользоваться гостеприимством Хромого и жить в квартире, которую
