Орфография - Дмитрий Быков

— Вы здесь? Вы уже знаете?

— Смотря что, — отозвался Ять.

— Меня выгоняют из дома!

— Только этого не хватало. — Ять окончательно уверился, что спит. — Когда он столько успел?

— За мной пришли с утра… эти двое ублюдков… Он сказал, что теперь здесь будет жить дуканщик.

— А Маринелли арестован, — сказала Таня.

— Да черт с ним, с вашим Маринелли! Я прожил в этом доме полжизни, куда мне теперь деваться?! Здесь библиотека, архивы, рукописи… здесь всё!

— Может, можно как-то скинуть этого урода? Кто он вообще такой?

— Он местный садовник, — махнул рукой Зуев. — Никто не обращал на него внимания. Я всегда думал, что он сумасшедший. Ходил по саду, разговаривал сам с собой…

— Неужели в Гурзуфе не осталось нормальных людей?

— Откуда?! Их тут никогда не было много… Историческое общество частью разъехалось, частью запугано… Муравлев не пустил меня на порог, Самохвалов на рынке отвернулся, как от зачумленного… Откуда все так быстро становится известно?

— Знаете, — раздумчиво проговорил Ять. — Я был у него сегодня и знаю, что, если еще раз его послушаюсь, — дальше жить не смогу. Мне дышать будет стыдно. Вы не должны завтра уходить из дома.

— А что мне делать?

— Мы запремся тут. Таня, конечно, уйдет. Мы ее отправим в Ялту за подмогой.

Таня, все это время сидевшая на плетеном стуле молча, с низко опущенной головой и холодными руками, зажатыми между колен, — вскочила и топнула ногой:

— Я никуда не уеду! Как ты смеешь отправлять куда-то меня одну?

— Ну, не сидеть же тебе в осажденном доме…

— Идиот! Я никогда еще не сидела в осажденном доме! Мы же договорились попробовать всё!

— Таня, это не шутки! — крикнул Ять. — Шутки кончились!

— Шутки только начинаются. — Она тряхнула головой, внезапно развеселившись. — Что у нас есть, кроме ружья?

— Ружье есть у Самохвалова, — тихо сказал Зуев. — Ружье он, конечно, даст, но может и донести. Я его знаю, гниловат…

— А сколько человек сможет мобилизовать садовник?

— Сколько угодно, — пожал плечами Зуев. — Если он прикажет громить дачи… или грабить дома, что поприличнее… или откроет Голицынские склады…

— Кстати! Почему их не разграбили до сих пор?

— Это последнее табу, — покачал головой Зуев. — Не забывайте, гурзуфцы — потомки альмеков. Есть запреты, через которые и они не могут переступить. Но если этот заставит… тогда последние табу полетят к черту. В городе восемьдесят лет не было ни одного убийства! — Он вскочил со стула и бешено заметался по комнатке.

— Главное — первым выстрелом положить его, — твердо сказал Ять. — Без него толпа немедленно отрезвеет.

— Да? — скривился Зуев. — Вы хотите, чтобы толпу повели на штурм эти бандиты — черный с белым?

Ять замолчал. В словах историка был резон. Неожиданно снизу, с улицы, донеслась «Марсельеза», исполняемая на языке оригинала.

— Что это?! — встрепенулся Зуев.

— Это Маринелли. Ах, черт! Что же можно для него сделать, пока эти не пошли нас штурмовать?

— Передайте ему вина! — воскликнула Таня. — Я сейчас же куплю на базаре.

— Но, может, попытаемся насчет побега? — предложил Ять. — Как-то подговорить… стойте, я сейчас.

Он спустился вниз. Дверь участка была заперта снаружи на гигантский висячий замок. Караул был теперь не нужен. Ять забарабанил в дверь. В ответ донесся град ругательств на незнакомом гортанном языке. Голос, однако, с несомненностью принадлежал Маринелли.

— Маринелли, это я! — крикнул Ять. — Откуда замок — вы не знаете?.

— Он замок с собой принес, — отозвался печальный голос Пастилаки. — Это с его склада замок, он там лопаты хранит. Ключ всегда при себе носит. Ясно, безнадежно подумал Ять. Каждый входит со своим символом государственной власти; этот пришел с замком.

— А на каком это языке вы сейчас ругались? — не удержался он. Любопытство было в нем едва ли не сильней сострадания.

— Меня научил владелец кофейни! — отвечал Маринелли. — Он утверждает, что это кавказские ругательства.

— Вы что, подумали, будто диктатор явился за вами?

— Да. Учтите, я дорого продам свою жизнь!

— Хотите вина? Я попробую передать вам через окно.

— Лучше сбейте замок!

— Э, не балуй, не балуй! — раздался голос позади Ятя.

Он оглянулся. Наискосок, в тенечке, сидел его давешний охранник — человек из отряда Свинецкого.

— Я и не приметил тебя, — удивился Ять.

— Слона-то он и не приметил, — процедил образованный босяк. — Там на базаре отряд набирают — дай, думаю, послужу. Скушный город Гурзуф, грабить некого. На две дачи слазил — тошшишша!

— Слышь, — сказал Ять. — Я ему бутылку передам — ничего?

— Бутылку можно, — зевнул босяк. — Бутылку — милое дело…

Ять подошел к нему поближе и шепотом проговорил:

— А чтобы выпустить этих — сколько возьмешь? Босяк посмотрел на него как на недоумка.

— Ты чего? — сказал он наконец. — Ты с кем шутки шутишь?

— Но меня же ты… или забыл?

— Так то ж на ночь, — искренне недоумевая, как можно не понимать таких простых вещей, пояснил босяк. — И куда ты сбежишь, ежели у тебя баба тут? И начальство тогда в город уплыло, к тому же было больное на всю голову. А теперь такое начальство, что — ух! Ты мне хучь бочку выкати, хучь баб роту приведи — не, я с этим шутковать не стану… И тебе скажу — не пхуткуй. На Руси до трех считают, на Кавказе до одного…

— И многих он там навербовал, на базаре?

— Да человек, считай, до ста наберет, — уверенно сказал босяк. — А потом и больше. Делать в городе нечего, а он хучь порядок наведет…

— Что ж, он вам и оружие дал?

— Оружие у нас вот, — босяк молниеносно извлек и покрутил в пальцах перед Ятем превосходную стальную бритву. — Да от эсерчика кой-что осталось… В общем, хлюпа вроде тебя порешим, да и толстячка, если сунется куда, не упустим…

— Ять! Эй, Ять! — донесся снизу счастливый голос Грэма. — Я нашел, слышите? Все нашел!

Если подумать в тишине и при настоящей музыке, все сразу находится, — говорил Грэм, слегка задыхаясь. — У меня никогда не было кабинета: к чему? В кабинете ничего не высидишь. В ходьбе можно найти ритм, а у моря можно найти тему. И вот тема: старый моряк живет в поселке с маленькой дочерью…

Наивность Ятя была такова, что он посчитал это невинной болтовней, которой Грэм надеется отвлечь внимание босяка, чтобы сообщить нечто важное. Решив, что вино для Маринелли подождет, он вернулся с Грэмом в дом и вслед за ним поднялся к себе.

— Живет моряк с дочкой, — продолжал Грэм. — Он списался на берег, но делать береговую работу не умеет, как птица не умеет ходить. Город сплошь состоит из ужасных, приплюснутых жизнью особей…

— Да что вы нашли-то? — спросил наконец Ять. — Тут можно, все свои.

— Как — что? — не понял Грэм. — Это и нашел! Но послушайте сюжет: это будет феерия!

— Грэм… — Ять сардонически улыбнулся, поняв, что есть в городе люди, понимающие в жизни еще меньше, чем он. — Вы знаете, что в Гурзуфе переворот?

— Знаю, конечно, татар погнали. И что?

— Татар погнали вчера, — еще ехиднее улыбнулся Ять. — А переворот случился сегодня. И я сильно подозреваю, что он последний.

— Кто теперь? — по-прежнему радостно спросил Грэм. — Рыбацкое временное правительство?

— Если бы. Теперь диктатура. Сторож из соседнего имения.

— Садовник, — мрачно поправил Зуев.

— Так прогнать его к чертовой матери, и дело с концом, — беспечно рассмеялся Грэм. — Татары — это я еще понимаю: татар много, и у них есть опыт ига. Но садовник…

— У садовника гораздо больший опыт ига, — передразнил его Ять. — У Зуева отбирают дом, нам с Татьяной предписано покинуть город, а в участке сидит певец Маринелли, которого хотят кастрировать.

— Ловко, — уже серьезнее заметил Грэм, взглянув на стенные часы. — И это все к трем часам дня? Ловко.

— Это не все. Он ввел новую орфографию, построенную на фонетическом принципе. Пишите, как слышится, но не так, как слышится вам, а как ему. Ему все слышится с кавказским акцентом: тарэлька, но — сол. Понимаете? Русский язык облагорожен клекотом горного орла.

— Его еще не растерзали? — деловито спросил Грэм.

— Напротив. Он пользуется в городе полной поддержкой. Наконец-то порядок и все прочее. Кроме того, за него все босяки и дуканщик.

— Так я пойду ему уши оторву, — беззаботно предложил Грэм. — Или, если хотите, вместе.

— Будет вам! — не выдержал Зуев. — Разве об этом сейчас надо думать, Господи! Надо понять, как организовать оборону…

— Тут мы, видите ли, решили не отдавать дом, — пояснил Ять. — Они завтра придут выселять Зуева и вселять дуканщика, а мы не пустим. Может, постреляем, может, восстание подымем… Короче, есть план забаррикадироваться. Айда с нами?