Том 6. Проза, письма - Михаил Лермонтов

P. S. Не зная, что дядинька* в Апалихе*, я не писал к нему, но прошу извинения и свидетельствую ему мое почтение.

Шан-Гирей М. А., весна 1829*

<Москва, весной 1829 г.>

Милая Тетинька!

Извините меня, что я долго не писал… Но теперь постараюсь почаще уведомлять вас о себе, зная, что это вам будет приятно. Вакации приближаются и… прости! достопочтенный пансион. Но не думайте, чтобы я был рад оставить его, потому учение прекратится; нет! дома я заниматься буду еще более, нежели там.

Вы спрашивали о баллах, милая Тетинька, увы! у нас в пятом классе с самого нового года еще не все учителя поставили сии вывески нашей премудрости![64] Помните ли, милая тетинька, вы говорили, что наши актеры (московские) хуже петербургских. Как жалко, что вы не видали здесь «Игрока*», трагедию «Разбойники»*. Вы бы иначе думали. Многие из петербургских господ соглашаются, что эти пьесы лучше идут, нежели там, и что Мочалов в многих местах превосходит Каратыгина*. Бабушка, я и Еким*, все, слава богу, здоровы, но M-r G. Gendroz*[65] был болен, однако теперь почти совсем поправился.

Постараюсь следовать советам вашим, ибо я уверен, что они служат к моей пользе. Целую ваши ручки. Покорный ваш племянник

М. Лермантов.

Р. S. Прошу вас дядиньке засвидетельствовать мое почтение и у тетиньки Анны Акимовны* целую ручки. Также прошу поцеловать за меня: Алешу*, двух Катюш* и Машу*.

М. Л.

Шан-Гирей М. А., февраль 1831 или 1832*

<Москва, февраль 1831 или 1832 г.>

Ma chère tante.

Вступаюсь за честь Шекспира. Если он велик, то это в Гамлете; если он истинно Шекспир, этот гений необъемлемый, проникающий в сердце человека, в законы судьбы, оригинальный, то-есть неподражаемый Шекспир — то это в Гамлете. Начну с того, что имеете вы перевод не с Шекспира, а перевод перековерканной пиесы Дюсиса, который, чтобы удовлетворить приторному вкусу французов, не умеющих обнять высокое, и глупым их правилам, переменил ход трагедии и выпустил множество характеристических сцен: эти переводы, к сожалению, играются у нас на театре. Верно, в вашем Гамлете нет сцены могильщиков, и других, коих я не запомню.

Гамлет по-английски написан половина в прозе, половина в стихах. — Верно, нет той сцены, когда Гамлет говорит с своей матерью, и она показывает на портрет его умершего отца; в этот миг с другой стороны, видимая одному Гамлету, является тень короля, одетая, как на портрете; и принц, глядя уже на тень, отвечает матери — какой живой контраст, как глубоко![66] Сочинитель знал, что верно Гамлет не будет[67] так поражен и встревожен, увидев портрет, как при появлении призрака.

Верно Офелия не является в сумасшествии! хотя сия последняя одна из трогательнейших сцен! Есть ли у вас сцена, когда король подсылает двух придворных, чтоб узнать, точно ли помешан притворившийся принц, и сей обманывает их; я помню несколько мест[68] этой сцены; они, придворные,[69] надоели Гамлету, и этот[70] прерывает одного из них, спрашивая:

Гам<лет>. Не правда ли это облако похоже на пилу?

1 придворный. Да, мой принц.

Гамлет. А мне кажется, что оно имеет вид верблюда, что похоже на животное!

2 придвор<ный>. Принц, я сам лишь хотел сказать это.

Гамлет. На что же вы похожи оба? — и проч.

— Вот как кончается эта сцена: Гамлет берет флейту и говорит:

Сыграйте что-нибудь на этом инструменте.

1 прид<ворный>. Я никогда не учился, принц, я не могу;

Гам< лет>. Пожалуста.

1 прид<ворный>. Клянусь, принц, не могу (и проч. извиняется).

Гамлет. Ужели после этого не чудаки вы оба? когда из такой малой вещи вы не можете исторгнуть согласных звуков, как хотите из меня, существа одаренного сильной волею, исторгнуть тайные мысли?..

И это не прекрасно!..

Теперь следуют мои извинения, что я к вам, любезная тетинька, не писал: клянусь, некогда было; ваше письмо меня воспламенило: как обижать Шекспира?..

Мне здесь довольно весело: почти каждый вечер на бале. — Но великим постом я уже совсем засяду. В университете всё идет хорошо.

Прощайте, милая тетинька: желаю вам здоровья и всего, что вы желаете; если говорят: одна голова хорошо, а две лучше, зачем не сказать: одно сердце хорошо, а два лучше.

Целую ваши ручки и остаюсь покорный ваш племянник

М. Лермантов.

Р. S. Поклонитесь от меня дядиньке и поцалуйте пожалуста деточек…

Поливанову Н. И., 7 июня 1831*

<Москва, 7-го июня 1831 г.>

Любезный друг, здравствуй!

Протяни руку и думай, что она встречает мою; я теперь сумасшедший совсем. Нас судьба разносит в разные стороны, как ветер листы осени. — Завтра свадьба твоей кузины*[71] Лужиной, на которой меня не будет (??); впрочем, мне теперь не до подробностей. — Чорт возьми все свадебные пиры. — Нет, друг мой! мы с тобой не для света созданы; — я не могу тебе много писать: болен, расстроен*, глаза каждую минуту мокры. — Source intarissable![72] — Много со мной было; прощай, напиши что-нибудь веселее. Что ты делаешь? — Про<щай, друг> мой.

М. Лермантов.

Бахметевой С. А., июль — август 1832*

<Тверь, июль — начало августа 1832 г.>

Ваше Атмосфераторство! Милостивейшая государыня, София, дочь Александрова*!..

ваш раб всепокорнейший Михайло, сын Юрьев бьет челом вам.

Дело в том, что я обретаюсь в ужасной тоске: извозчик едет тихо, дорога пряма, как палка, на квартере вонь, и перо скверное!..

Кажется довольно, чтоб истощить ангельское терпение, подобное моему.

Что вы делаете?

Приехала ли Александра*, Михайлова дочь — и какие ее речи? всё пишите — а моего писания никому не являйте.

Растрясло меня и потому к благоверной кузине не пишу — а вам мало; извините моей немощи!..

До Петербурга с обоими прощаюсь.

раб ваш M. Lerma*.

Прошу засвидетельствовать мое нижайшее поч<тение> тетиньке* и всем домочадцам.

Бахметевой С. А., август 1832 («Любезная Софья Александровна…»)*

<Петербург, август 1832 г.>

Любезная Софья Александровна; до самого нынешнего дня я был в ужасных хлопотах; ездил туда сюда, к Вере Николаевне на дачу и проч., рассматривал город по частям и на лодке ездил в море — короче, я ищу впечатлений, каких-нибудь впечатлений!.. Преглупое состояние человека то, когда он принужден занимать себя, чтоб жить, как занимали некогда придворные старых королей; быть своим шутом!.. как после этого не презирать себя; не потерять доверенность, которую имел к душе своей… одну добрую вещь скажу вам: наконец я догадался, что не гожусь для общества, и теперь больше, чем когда-нибудь; вчера я был в одном доме NN, где, просидев 4 часа, я не сказал ни одного путного слова; — у меня нет ключа от их умов — быть может, слава богу! —

Вашей комиссии я еще не исполнил, ибо мы только вчера перебрались на квартеру*: — Прекрасный дом — и со всем тем душа моя к нему не лежит; мне кажется, что отныне я сам буду пуст, как был он, когда мы взъехали. — Пишите мне, что делается в странах вашего царства? как свадьба?* всё ли вы в Средникове* или в Москве: чай, Александра Михаловна* да Елизавета Александровна* покою не знают, всё хлопочут! —

Странная вещь! только месяц тому назад я писал:

Я жить хочу! хочу печали*Любви и счастию на зло;Они мой ум избаловалиИ слишком сгладили чело;Пора, пора насмешкам светаПрогнать спокойствия туман: —Что без страданий жизнь поэта?И что без бури океан?

И пришла буря, и прошла буря; и океан замерз, но замерз с поднятыми волнами; храня театральный вид движения и беспокойства, но в самом деле мертвее, чем когда-нибудь.