На службе Отечеству - Александр Алтунин

— Мальчик, — спросил я отчаянного парнишку, — как тебя зовут?

— Петька.

— Так вот что, Петька. Я уважаю храбрость, но, прошу, больше не рискуй.

— Какая она тебе, дяденька, "мальчик"?! — хихикнул мальчишка, поправляя сползавшую на глаза огромную фуражку. — Она самая настоящая девчонка, хоть ее и кличут Петькой.

— Да ну?! — искренне удивился я. — Петька — и девочка… Ты правда девочка?

— Угадайте! — Петька кокетливо крутнулся на одной ноге.

По этому неуловимому кокетству и легкой краске, проступившей на бледных щеках, я понял, что передо мной действительно девочка.

— Вот так номер! — Я расхохотался и ласково обнял ее.

Так у нашего старшины появились добровольные помощники в оборе трофейного оружия и патронов. От их зоркого глаза ничто не ускользало.

Дворами мы вышли к улице, пересекающей нам путь, и наткнулись на группу бойцов. Присев возле каменной стены, они курили самокрутку, передавая ее из рук в руки.

— Где командир?

— Там, в доме, — показал на двухэтажное здание красноармеец, фамилию которого я не мог вспомнить.

Застаю Емельянова в комнате второго этажа. Он и сержанты, укрывшись в межоконных проемах, осторожно разглядывают противоположную сторону улицы. Немцы ведут сильный ружейный и автоматный огонь. Пули со свистом влетают в распахнутые окна.

— Почему остановились, товарищ младший лейтенант? — тихо спрашиваю я, встав за спиной Емельянова, увлеченного наблюдением.

Он медленно поворачивает голову и спокойно отвечает:

— Понимаете, товарищ комроты, какая досада. На перекрестке находится дот, одна из амбразур которого смотрит в нашу сторону. Пулеметным огнем простреливается каждый сантиметр улицы. В зданиях на противоположной стороне забаррикадировались стрелки. С ними мы справились бы, но как пересечь улицу под пулеметным огнем? Вот в чем загвоздка. — Иван Васильевич снимает шапку, приглаживает реденькие, светлые и мягкие, как у ребенка, волосы, тяжело вздыхает.

— Ваше решение?

— Да какое тут может быть решение! — с нескрываемым отчаянием восклицает Емельянов. — Перемахнем через забор и с "ура" — на ту сторону. А там уж покажем фрицам. — Он угрожающе машет кулачком.

— Не утверждаю. Вряд ли половина взвода сумеет перебежать улицу.

— Что же делать? — Иван Васильевич растерянно смотрит на меня. — Как подобраться к доту?

Не отвечая на его вопрос, внимательно прислушиваюсь к перестрелке, которая доносится со стороны набережной.

"Бой на набережной идет где-то впереди, — размышляю я. — Нельзя ли воспользоваться этим, чтобы по набережной обойти фашистов и атаковать с тыла?.."

Мои мысли прервал прокуренный голос сержанта Гареева:

— Товарищ комроты, тут до вас мальчуган прорывается. Говорит, что самому главному должен о важном деле доложить.

— Где он?

— Тут…

В полутемной прихожей с трудом разглядел паренька в стеганом ватнике и кепке.

— Что тебе, дружок?

— Дядя командир, я здесь все дворы, как свой собственный, изучил. Проведу вас к домам на той стороне так незаметно, что ни один фашист ни в жисть не догадается… Не верите? — спросил он. — Вот честное пионерское!

— Верю, верю, дружок! Только мал ты еще, чтобы под пули тебя подставлять.

— Мне уже скоро пятнадцать, — гордо сообщил он, явно прибавив себе года два-три, не меньше. — Я с отцом в море ходил.

— А где отец?

— В партизанах. У нас все мужики воюют: кто — в Красной Армий, кто — в партизаны подался, вот только мы, — он ткнул себя в грудь, — остались без дела: не доверяют…

— Как тебя звать, мужичок? — спросил я, сдерживая улыбку.

— Остап… Остап Миколаич Моторный.

— Ладно, Остап Миколаич, — решил я, — показывай дорогу. Только, чур, уговор: как начнут стрелять, сразу прячься.

— Есть, сразу прятаться! — Мальчуган вскинул руку в пионерском салюте, и впервые его бескровные губы раскрылись в улыбке.

Выйти в тыл фашистам я поручил отделению Малышко, усилив его штурмовой группой из взвода Емельянова. Условились: как только группе Малышко удастся выйти к дели, он выпустит красную ракету. По этому сигналу мы откроем огонь из всех имеющихся средств и отвлечем внимание гитлеровцев на себя.

— Я с ними, Александр Терентьевич! — крикнул Митрофан Васильевич, догоняя группу.

— Прошу вас остаться, Митрофан Васильевич, вы здесь нужны! — Видя, что он колеблется, добавил: — Там хватит одного комсорга.

С видимой неохотой Митрофан Васильевич поворачивает назад.

Тем временем Малышко, молниеносно перекинув своих бойцов и мальчугана через двухметровую каменную стену, с удивительной для его грузной фигуры легкостью преодолевает ее сам.

Вместе с Емельяновым выбираю наиболее удобные места для пулеметов и расставляю бойцов так, чтобы все огневые точки на противоположной стороне улицы оказались под обстрелом. Взяв на прицел места, откуда фашисты могли вести огонь, бойцы начали потихоньку пристреливаться. И что тут началось! Немцы стреляли из окон, из щелей, которые мы не заметили. В комнате, где находились мы с Емельяновым, повисла завеса пыли от измельченной штукатурки. Нам не удавалось даже на секунду выглянуть в оконный проем.

Вернулись связные, которых я посылал во второй взвод к Терешину и в первый — к Украинцеву. Они принесли неутешительную весть: дот на перекрестке мешает, как кость, застрявшая в горле. Все попытки подобраться к нему пресекаются огнем из ближайших зданий. Теперь надежда на группу Малышко.

Минуты ожидания казались нам долгими.

Наконец в комнату ворвался запыхавшийся наблюдатель и, не разглядев меня в полумраке, возбужденно закричал:

— Красная ракета!

Бросаюсь к станковому пулемету и, оттолкнув пулеметчика, даю длинную очередь-сигнал по окну напротив. Красноармейцы открыли такую ураганную, а главное, целенаправленную стрельбу, что фашистский огонь резко ослаб. Скоро в противостоящем доме послышались глухие разрывы гранат. Внезапно с верхнего этажа посыпался вниз хлам, загораживавший окно, за ним с отчаянным воплем вылетел фашист, и в проеме окна показалось страшное, окровавленное лицо Малышко. Он воинственно помахал кулачищем и скрылся.

Еще некоторое время на противоположной стороне слышалась перестрелка, изредка рвались гранаты, потом все стихло.

Теперь нужно уничтожить дот. Фашисты по-прежнему поливают оттуда улицы свинцовым дождем. Были бы у нас дымовые шашки, можно бы попытаться под прикрытием дымовой завесы по-пластунски преодолеть улицу. Я высказал эту мысль Емельянову. Он куда-то скрылся, потом позвал меня во двор. Я вышел и сразу закашлялся от черного дымного смрада.