Смертельно прекрасна - Эшли Дьюал

— Хватит, — ледяным голосом отрезает Норин, сведя брови, — Меган, прошу тебя.

Но Меган фон Страттен не двигается. Ни один мускул не дрогает на ее лице.

Черные глаза женщины продолжают испепелять кричащую от неистовой боли Мэри, а пальцы тягуче и спокойно поглаживают подбородок. Я резко подаюсь вперед.

— Ей больно! — Кричу я. — Зачем вы это делаете?

Женщина с ярко-багровой помадой, та, что сидит рядом с Норин, внезапно начинает гортанно смеяться. О на откидывается на стуле и качает головой, прихлопывая в ладоши.

— Мэри-Мэри, — шипит она, — глупая Мэри. Никогда не умела держать язык за зубами.

— Заткнитесь! — Взрываюсь я, и женщина тут же послушно замолкает.

Поднимаюсь на ноги, не знаю, откуда во мне смелость берется, неожиданно хватаю Меган фон Страттен за руку и со всей силы дергаю на себя, да так, что взвывают пальцы.

— Хватит, оставьте ее в покое!

Угольные глаза женщины впиваются в меня острым клинком, раскроив на части всю мою стальную непоколебимость. Тетя Мэри валится с ног, хватается руками за лицо, а я с силой стискиваю зубы. Она не напугает меня. Не напугает меня.

— Поздно, милая, — медленно поднимаясь, шепчет Меган, — я уже тебя напугала.

— Я вас не боюсь, — небрежно рявкаю я.

— Ари, хватит, — просит Норин, но я не слушаюсь.

— Возможно, вы сильнее меня, Меган, и у вас больше опыта. Возможно, это шелковое платье эффектнее на вас смотрится. Что скрывать, вы невероятно красивая женщина. Но я вас не боюсь. Вы не можете быть страшнее тех, кого я уже встретила.

— Ты кое-что упустила.

— Что же?

Меган фон Страттен наклоняет голову и вдруг устремляет взгляд на мою руку.

Я ничего не понимаю. О пускаю глаза и неожиданно вижу, как мои пальцы безвольно тянутся к серебряному ножу. Что я делаю? Растерянность комом застревает в горле: что со мной происходит? Пытаюсь приструнить руку, прижать ее к себе, но она не слушается.

— Что вы делаете? — Осипшим голосом спрашиваю я. — Почему я…

Внезапно мои пальцы обхватывают рукоять ножа. Испуганно округляю глаза, воздух непослушно закатывается обратно в легкие, и, застыв от шока, я шепчу:

— Нет. — Шепчу тверже. — Нет!

Порывисто правая рука взмывает вверх. Хочу ее перехватить, но не успеваю. Острие с глухим стуком вонзается в стол, и лишь через несколько секунд, я понимаю, что вместо салфетки пригвоздила к поверхности собственную ладонь. О, Господи.

Распахиваю глаза, да так, что их щиплет. На подсознании пытаюсь избавиться от той боли, что пронзила судорогой все тело, и порывисто дергаю на себя руку, но только делаю дыру в ладони еще шире, еще больше. Нет, нет. Я должна избавиться от ножа, я не должна останавливаться. Резко и безжалостно рву на себя ладонь, взвываю от боли, ужаса, паники и наблюдаю за тем, как багровый фонтан застилает стол, впитывается в салфетки.

— Нет, что вы наделали, — срывающимся голосом хриплю я, — что вы наделали!

— Не боишься меня, — тягуче пропевает Меган фон Страттен, — но ты должна бояться себя. Бойся себя. Я не всегда с тобой рядом, но ты всегда готова сделать себе больно.

Нет, нет, нет, как же больно, о, Господи. Нет! Слезы застилают глаза, лицо пылает и горит, а от парализующего шока дыхание заклинивает, словно кто-то скидывает кирпичей поперек гола! Я продолжаю кричать, вырывая из-под ножа руку, слушая, как хлюпает моя кровь, и, наконец, срываю оковы, зажмурившись так крепко, что лицо сводит от боли.

Дышать нечем, колени измученно подрагивают. Я прижимаю к себе окровавленную, изуродованную ладонь, взвываю от боли, плачу, а затем чувствую, как боль уходит.

Резко, молниеносно.

Как такое возможно? Потерянно открываю глаза, смаргиваю слезы и, опустив взгляд вниз, понимаю, что прижимаю к груди абсолютно здоровую руку.

Лицо мое вытягивается, рот приоткрывается в немой растерянности, и я ни черта не понимаю, как ни стараюсь понять. На столе ни капли крови, а сверкающий нож послушно притаился около моей тарелки. Смотрю на Меган.

— Это вы сделали? — Дышать нечем. И я так разъяренно стискиваю челюсть, что боль проносится по всему моему телу, заставить позвоночник дребезжать от лютой ненависти.

Женщина отпивает вина, не удостоив меня взглядом. Меган сидит за столом и вновь сосредоточенно режет мясо. Я хочу кинуться на нее. Я хочу свернуть ей шею. Я хочу…

— Ты слишком многого хочешь, — говорит она, наколов на вилку кусочек курицы.

— Вы заставили меня…

— Я лишь показала, что с тобой случится, если ты еще раз притронешься ко мне.

Она поправляет черные волосы, и я невольно замечаю татуировку на ее шее. Однако это не треугольник. Это пентаграмма: два пересеченных треугольника, которые образуют единый, дьявольский знак. Она ловит мой взгляд и кривит алые губы.

— Нравится?

Сглатываю и резко выдыхаю.

— Нет.

— Врешь. Этот знак идет каждому, у кого темное сердце… А ты, Ари, отличаешься от своих родных. Ты злее, напористей и импульсивней. Ты похожа на меня. — Меган мельком поглядывает на Норин, Мэри-Линетт, а затем с особой грустью выдыхает, словно пришло время прощаться, а ей так здесь понравилось. — Ты должна выбрать. Хозяин позволит тебе остаться в живых, но только при одном условии: ты пойдешь на сделку и отдашь душу.

— Что? — Недоуменно переспрашиваю я. — С какой стати мне делать это?

— Наличие второго дара делает тебя опасной.

— И Люцифер испугался?

— Он позволяет тебе выбрать, — с нажимом отвечает женщина, — ты останешься жить, но будешь служить Хозяину. Или ты умрешь с чистой совестью, которая, к сожалению, не так важна в этом времени. Твой ответ?

— Разумеется, я не пойду ни на какие сделки с Дьяволом, — решительно выпаливаю я, так и вылупив на гостью взгляд, — вы за этим пришли? А у Хозяина смелости не хватило?

— Ты предпочитаешь смерть.

— Я предпочитаю жизнь. А жить без души невозможно.

— Ты ошибаешься. Ты молодая и глупая, — Меган разочарованно выдыхает, — ты, как и все надеешься, что твой случай тот самый, что тебе удастся сломать стереотипы, а в конце этой борьбы ломаешься ты сам. Поверь моим словам, я знаю, о чем говорю.

— Я не собираюсь вам верить. Это же очевидно. Вы сдались, но я не стану.

— Значит, ты умрешь.

— Значит, умру.

Меган фон Страттен неожиданно смеется. Прикасается пальцами к губам и на меня смотрит снисходительно, словно я маленькая девочка, которая только познает мир.

— Тебе ничего неизвестно о смерти. Но ты так горячо говоришь о ней, словно знаешь, каково это умереть. Ты живешь в иллюзиях и говоришь, что умрешь, но не веришь этому, потому что считаешь, что тебя это не коснется. С кем угодно, только не со мной. Глупая.