Серебряная роза - Джейн Фэйзер

Саймон отстранился от Елены, держа в руках ее плащ.

— Елена предпочитает скорее комнатных собачек, — сказал он, вешая плащ на спинку кресла. — Могу я налить вам по бокалу вина?

— Комнатных собачек? — переспросила Ариэль с удивлением в голосе. — Но ведь их вряд ли можно назвать настоящими собаками, леди Келберн.

— Пожалуйста, зовите меня Еленой, дорогая, — попросила Елена, поправляя слегка сбившуюся под капюшоном прическу и улыбаясь Ариэль. — Саймон преувеличивает, но все же мои спаниели никак не могут сравниться с вашими волкодавами.

Она взяла протянутый ей Саймоном бокал с вином и опустилась в кресло у камина, мимолетным движением руки машинально расправив складки юбки.

Ариэль села в кресло напротив и отпила глоток вина из своего бокала. Заметив, что одна ее нога заброшена на другую, она поспешила принять подобающую леди позу. Широкая юбка ее старого костюма для верховой езды была измазана и лежала далеко не так изящно, как темно-синий бархат платья Елены.

Саймон, прихрамывая, приблизился к женщинам и сел на диван неподалеку от Елены, рассеянно потирая свою ногу.

— Твоя рана все так же болит? — заметила Елена.

— Сегодня больше, чем обычно, — сморщился Саймон, отхлебывая вино. — Но у Ариэль волшебные пальцы и целый набор мазей и притирок.

Он бросил на жену наполовину жалобный, наполовину вопросительный взгляд, и она густо покраснела, вскочив на ноги.

— Я приготовлю сонное питье для тебя чуть позже. Мы будем ужинать? Что до меня, то я проголодалась.

Ужин протекал в весьма приятной атмосфере. Ариэль вошла в роль заботливой хозяйки, а Елена явно наслаждалась комфортом, с содроганием вспоминая убогую обстановку постоялого двора. Саймон все более и более убеждался в том, что она со всей пристальностью присматривается к Ариэль. Елена знала о прошлом Ариэль практически все, что можно было знать, и пользовалась безграничным доверием Саймона — она знала его отношение к этому браку и к его невесте. Он надеялся, что ее оценки будут полезны для него.

Но что думает о Елене Ариэль? Какое впечатление складывается у нее о старинной и самой близкой подруге своего мужа? Захочет ли она узнать все об их взаимоотношениях? Саймон поймал себя на том, что мечтает об одном: пусть Ариэль это будет настолько небезразлично, что она задаст ему такой вопрос.

Ариэль предоставила Саймону показать Елене ее спальню и, любезно пожелав гостье спокойной ночи, удалилась в свою собственную комнату. На несколько секунд она задержалась у приоткрытой двери, ругая себя, что не в силах пересилить искушение. С болью в душе она слушала, как Саймон хмуро говорил Елене и ее служанке, чтобы на ночь они заложили дверь доской и не открывали ее до утра. Он не сказал им, для чего это нужно, а Елена предпочла не спрашивать о причине таких предосторожностей.

Ариэль закрыла за собой дверь и направилась к камину, рассеянно расстегивая пуговицы костюма для верховой езды. Она не хотела больше подслушивать. Пусть Саймон и Елена вдоволь наговорятся. Тем более что в комнате была еще служанка.

В расстройстве она закусила губу. Стоит ли ей так задумываться над этим? Ревность была совершенно незнакомым Ариэль чувством, и она абсолютно не представляла, что ей теперь делать… особенно если оно так не к месту и не ко времени.

Ариэль раздумывала над всем этим, грея у огня руки, когда Саймон вернулся. Он спокойно закрыл за собой дверь, прислонил трость к стене и опустился в кресло с тихим вздохом облегчения.

— Елена — твоя любовница? — вырвалось у нее против воли.

— Нет, — ответил Саймон, откидываясь в кресле и привычным жестом забрасывая руки за голову. — Теперь уже нет.

— Ох!..

Ариэль не ожидала подобного ответа и решила выяснить все до конца. Она повернулась, чтобы посмотреть мужу в лицо. Взор его был спокоен, как всегда при обсуждении важного вопроса, но глаза слегка улыбались.

— И когда она перестала быть ею? Когда ты решил обзавестись женой?

— Ага.

Его речь, похоже, стала этим вечером чересчур лаконичной.

— И сколько, же вы были любовниками?

Еще не договорив до конца, Ариэль поймала себя на мысли, что задает ему точно такие же вопросы, что и он ей про ее взаимоотношения с Оливером. И если ее вопросы рождены таким глупым, но непреодолимым чувством, как ревность, то и его тогдашние вопросы, возможно, были рождены не только презрением, но и ревностью.

Саймон, зевнув, лениво потянулся.

— Мы стали ими в неприлично молодом возрасте. Мне было тогда лет пятнадцать. Мы были развиты не по годам.

— Но… но… тогда… — быстро прикинула в уме Ариэль. — Девятнадцать лет!

— Да, вроде бы так. Разумеется, не все время. Когда я отправлялся на войну, мы не виделись годами. — Он уже не скрывал улыбки. — Что еще ты хотела бы знать?

— Почему вы не поженились? Ваши родители были против?

— Нет, думаю, они бы приветствовали наш брак, но мы были молодыми и глупыми. Мы думали, что с этим можно еще повременить… или по крайней мере, — поправился он, — я думал так. Я хотел проявить себя на поле брани. И не хотел оставлять дома жену. Еще я, в своем тупом эгоизме, думал, что Елена может подождать, пока я созрею для семейной жизни.

— А она не хотела ждать?

— Ей не позволили сделать это.

— Ясно.

Ариэль снова повернулась к огню, глядя на танцующие язычки пламени. Если бы Саймон женился на Елене, было бы ее собственное будущее хоть сколько-нибудь отличным от того, которое ей предстояло? Скорее всего нет. Ведь эти несколько последних недель — не более чем краткая помеха в ее планах.

Из-за ее спины снова раздался голос Саймона, и теперь он звучат напряженно и требовательно:

— Иди сюда, Ариэль.

Вытянув руки, он обнял жену за талию и притянул к себе на колени.

С минуту она робко сидела, держась настороженно и скованно. Он провел ладонью по спине Ариэль, лаская се пальцами. Она попыталась противостоять растущему в ней от этой ласки восторгу, близости его сильного тела, запаху его кожи, твердости его вздымающейся плоти. Потом сказана себе, что не должна сопротивляться наслаждению. В этом не было никакого смысла, раз уж они сейчас наедине. Но, припав к нему в истоме после любви, Ариэль знала, что играет с огнем. За каждую секунду восторгов ей придется потом заплатить вечными муками одиночества.

Когда Ариэль на следующее утро направлялась в конюшню, туман был так плотен, что, вытянув руку, она не могла рассмотреть своих пальцев. Кухарки и поварята двигались как сонные — туман въелся в суставы даже самым молодым и поворотливым. Ревматизм и малярия были постоянными хворями обитателей этих мест, поэтому настойка опия, притупляющая боль и заволакивающая сознание, была самым популярным лекарством у жителей окрестных деревушек.