Весенние заморозки (СИ) - Александр Хомяков

-Ты сильно рискуешь, Эрадэах ЭахМираэх, - сказал властитель Сиккарты, Веггара и Сатлонда.

-Нет, - спокойно возразил арден. - я иду на смерть. Как только граф Гисс увидит наши укрепления, он велит меня прирезать. Так будет, я видел.

-Так будет, - откликнулся эйторий. - Мы примем волю судьбы и сделаем так, чтобы ты умер не напрасно.

-Видящие! - фыркнул герцог Илдинг. - Видит ли кто из вас нашу победу?

Молчание было ответом Младшему.

Она лежала, ожидая, пока те, чьи голоса она слышала, покинут башню, забрав с собой факелы - тогда она сможет отползти обратно к Броганеку. Лорбаэн чувствовала, что оказалась слишком близко к замыслам врагов, чтобы ее судьба, что бы она там не держала для нее в запасе, позволила ей покинуть это место живой. Но вновь голоса, на этот раз за ниже, за палисадом, совсем рядом с ней, привлекли ее внимание.

-Я до сих пор чувствую все, что он говорил, Эрик, - голос принадлежал все тому же ардену. - Я даже вижу многое перед глазами, а то, что скрыто, всплывает тогда, когда начинает происходить. То, что в Нерберии зовут болезнью под странным названием 'уже было', а на самом деле то слабый пророческий дар, почти недоступный Младшим... не знаю. Все так ярко, так отчетливо. Я никогда не смог бы сравниться своим даром с Уивером ЭахТислари, и теперь мне кажется, что он передал часть своего дара мне. Всем нам.

-Ты не хочешь умирать, Эрд, - это был кто-то новый, не слышанный Лорбаэн до того. Они говорили речью Старших севера, и она без колебаний отнесла новое действующее лицо к арденам. Голос у него был высокий, слегка сварливый, но одновременно какой-то бесшабашный.

-Не хочу, Эриак ЭахТих! - воскликнул первый арден. - Я уже вторую ночь вижу во сне свою смерть, во всех подробностях! И пытки... тебе интересно, что сделает со мной эта мерзость из замка Гисс?! Так я расскажу...

-Не надо, Эрд. Успокойся. Я тоже вижу много интересного по ночам. Но сейчас я сяду в седло и поеду на восток, знакомиться со своими будущими воинами - зелеными, узкоглазыми и трогательно бесчеловечными.

-Неужели тебе не страшно, Эрик?

Простучали копыта, фыркнула лошадь.

-Честно тебе сказать? - голос на этот раз переместился выше, второй арден и в самом деле вскочил в седло. - Страшно, Эрд. Страшно до изумления. И жить хочется так, что сил нет. Понимаешь, многие из людей при определенных обстоятельствах согласны и даже рады рискнуть жизнью, но никто и никогда заранее не верит в свою смерть. Куда меньше существует тех, кто идет на верную гибель - лично я за свой век вспомню только одного такого. Да и ты вспомнишь слова Эриоха ЭахВеррела на том проклятом суде трона... что-то он весь вечер тягостно не идет у меня из головы. Он соглашался умереть вместо своего вассала. Да, бывают и такие люди, вернее, такие поступки. Но совершенно точно нет никого, кто со счастливой улыбкой на устах идет на предопределенную гибель. Но при этом... как бы тебе объяснить это... мне больше страшно здесь. И видения, преследующие меня с того вечера, как мы покинули замок Скассл, тут, по-моему, не при чем. Мне страшно именно в этом месте, и я не пойму, почему так. Хочется отсюда побыстрее убраться. И одновременно - страшно ехать навстречу своей судьбе.

-Но ты поедешь?

-Безусловно, - голос того, кто назывался Эриак ЭахТих, вновь стал бесшабашным и легким. - Если что-то страшно, надо идти ему навстречу. Тогда не так страшно. Так сказал Кариох из Лагеттии, когда шел в бой на Лиртодийскую равнину, где ждала его предсказанная им самим гибель. Прощай, Эрд. Мы славно пожили.

-Прощай и ты, Эрик. Пусть судьба не обманет нас недосказанным.

Четвертый день они пробирались через холмы. На этот раз Броганек постоянно следил за солнцем, и если они и плутали, то не так сильно, в целом углубляясь все дальше на юг. Разговоров было меньше, чем до того, и хотя стояли дивные весенние дни, когда радуется душа самого черствого человека, обоим было не до веселья.

-Враги готовят ловушку, - заявил Броганек, когда они с Лорбаэн разобрали по частям и обсудили подслушанный девочкой разговор. - Мы должны предупредить графа алагоров.

-Он подонок, - вяло возразила Лорбаэн. - Пусть попадется в эту ловушку и умрет.

-Он подонок, - неожиданно согласился с ней Броганек. - но под его знаменами идут многие славные воины. Победа графа будет их победой, и моей тоже. Разве ты, ралдэн, не хочешь, чтобы такой славный воин, как я, победил коварных врагов?

Она не ответила. О чем другом, но о войне и связанных с ней жизненных ценностях Броганека спорить ей было сложно. Да и настроения не было. Недолгая безлюдность, маленькая передышка одиночества в ее жизни кончилась. Пора было возвращаться к людям, которых она ненавидела. В тюрьму своей души.

Лорбаэн была какой угодно, только не той, на ком раны зарастают быстро. Кто другой успел бы за проведенное в холмах время разогнуться, воспрянуть духом, но не она. Как все женщины, она не забывала зла. Как мало кто из женщин, зла она не прощала. Не умела, никто не успел ее этому научить. А самой научиться прощать - не дали времени. Не позволили остаться истинно одной, а не одинокой в толпе сволочей и безразличных.

Возможно, на нее очень сильное впечатление произвел разговор двух арденов. Возвращаясь в лагерь графа Гисса, она тоже шла на свой эшафот, навстречу своей смерти. Смерти своей души.

Вот только судьба не любит полумер. Ожидающий плохого, скорее всего, обретет худшее.

Они встретили беженцев вечером того же дня. Покидая очередную полосу зарослей, они остановились перед открытым участком. Лорбаэн привычно осталась сзади, Броганек подполз к опушке, приподнялся над травой. Замер. Затем встал в полный рост, вынул из ременной петли топор и пошел вперед, грозный и недвусмысленный. Лорбаэн, не удержавшись, сунулась за ним следом. Впрочем, поведение истонца сразу сказало ей, что тот, кого он увидел, вряд ли был серьезным противником.

Их было что-то около десятка. Ни одного взрослого мужчины, сплошь старики, женщины и дети. Ни одного ардена, каких много жило в Гирисе. Только миакринги. Много знакомых лиц. Ее дед Кэрах, и соседский мальчишка Длух, и жена того горожанина, что согласился взять ее в дом кухаркой. Уже не такие сытые и довольные жизнью, как раньше. Не такие уверенные в себе и в мире, что их окружает. Возможно, все еще немного боящиеся мифического Серого волка, но больше дрожащие при виде вполне реального дессалия в медвежьей шкуре и с топором. Жалкие, покорно остановившиеся, готовые отдать свои ничтожные пожитки по первому требованию. Если надо, то и свои ничтожные жизни. Умом Лорбаэн понимала, что эти люди не стоят ненависти, но единственно презрения.