Слово товарищу Сталину - Ричард Иванович Косолапов

И доклад, и заключительное слово представляют собой единый, хотя и не лишенный внутренних противоречий, документ. Именно в нем, по утверждению Н. Хрущева, «была сделана попытка теоретически обосновать политику массовых репрессий под тем предлогом, что по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна якобы все более и более обостряться. При этом Сталин утверждал, что так учит история, так учит Ленин» (Свет и тени «великого десятилетия». Н. С. Хрущев и его время. Л., 1989. С. 63).

С момента выступления Н. Хрущева со своим знаменитым докладом «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС (25 февраля 1956 года) прошло 38 лет, но никто за это время не удосужился проверить правдивость его слов. Увы, якобы цитируемого места, не один год кочевавшего из речи в речь, из статьи в статью, в сталинском тексте просто нет.

А что есть?

В докладе и заключительном слове звучит крайняя обеспокоенность внутренним положением в партии и стране, фактами террора, вредительства и диверсий в народном хозяйстве, причем оратор называет несколько их причин:

— политическую беспечность кадров;

— влияние капиталистического окружения;

— перерождение современного троцкизма за 7–8 лет антипартийной борьбы из политического течения в рабочем движении в «беспринципную и безыдейную банду вредителей, диверсантов, разведчиков, шпионов, убийц, банду заклятых врагов рабочего класса, действующих по найму у разведывательных органов иностранных государств»;

— теневые стороны хозяйственных успехов, то, что «порождает настроения беспечности и самодовольства, создает атмосферу парадных торжеств и взаимных приветствий, убивающих чувство меры и притупляющих политическое чутье, размагничивает людей и толкает их на то, чтобы почить на лаврах».

Формулируя в этой связи очередные задачи и указывая на актуальность поворота «в сторону больших политических вопросов международного и внутреннего характера», Сталин заявил:

«Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным.

Это — не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с Советской властью.

Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обреченных.

Надо иметь в виду, — подчеркнул Сталин, — что остатки разбитых классов в СССР не одиноки. Они имеют прямую поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР. Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР. Если один конец классовой борьбы имеет свое действие в рамках СССР, то другой ее конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств. Об этом не могут не знать остатки разбитых классов. И именно потому, что они об этом знают, они будут и впредь продолжать свои отчаянные вылазки.

Так учит нас история. Так учит нас ленинизм.

Необходимо помнить все это и быть начеку».

Эта длинная цитата понадобилась здесь по двум причинам:

— во-первых, вывода о том, «что по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна все более и более обостряться» (интерпретация Н. Хрущева), она не содержит. Хрущевисты, а за ними горбисты сделали этот «вывод» сперва «лозунгом», затем «концепцией», потом «пресловутой теорией», с помощью которых чернили весь после- ленинский период советской истории, изображали его как сплошной ГУЛАГ, добивались всеобщего «покаяния», подготавливая тем самым идейно-психологические условия контрреволюции;

— во-вторых, события 1985–1993 годов блестяще ее подтвердили.

Заметьте: Сталин говорит не об обострении классовой борьбы в обществе, постепенно становящемся бесклассовым, а о неверности мнения насчет ее будто бы затухания. Это не просто разные акценты, но и разное концептуальное осмысление действительности.

Становится ли классовый противник по мере наших побед все более осторожным, а значит, более коварным и изощренным? Несомненно. Опыта «перестройки» и «постперестройки» для такого заключения более чем достаточно.

По Сталину, наше продвижение вперед, все новые наши успехи озлобляют отнюдь не какие-то там классы, — таких в стране уже не было и не могло быть, — а «остатки эксплуататорских классов», причем происходит не обострение классовой борьбы в целом, а эти остатки идут «на более острые формы борьбы», пускают в ход «последние средства обреченных». На первый взгляд, это вроде бы нюансы. Но нюансы такого свойства, что поневоле складывается мнение о фальсификации Н. Хрущевым высказываний Сталина.

Излюбленным приемом Н. Хрущева и его последователей было противопоставление Сталина как этакого прыгучего саблезубого тигра Ленину, изображавшемуся могучим, но беззубым и рыхлым львом. Однако нет ничего дальше от правда. Более того, во многих случаях Ленин намного решительнее и категоричнее Сталина. Это касается вопроса о продолжении классовой борьбы при режиме пролетарской диктатуры. «Уничтожение классов, — подчеркивал Ленин в статье «Привет венгерским рабочим», — дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях еще ожесточеннее» (Полн. собр. соч. Т. 38. С. 386–387). Кто мне скажет, что это не так?

Сталин указывает на прямую связь антисоветских элементов внутри страны с зарубежной реакцией. Теперь, после расстрела Дома Советов в Москве и разгона Советов по всей России, после инспекторских поездок эмиссаров США, начиная с президента Б. Клинтона, заявление это выглядит как наивный трюизм. Поэтому сам собой рождается далеко не легкий вопрос: знал ли, понимал ли Н. Хрущев, что он опровергал?

Что выступлениями Сталина в марте 1937 года давалась политическая санкция на репрессии, ни у кого не вызывает сомнений. Но мотивами, как правило, не интересуются, поскольку в сознание общества крепко вбито обывательское представление, что Сталин — это заведомый «злодей». Однако все больше людей у нас и за рубежом понимают, что подобного рода клише рассчитано на доверчивых простаков.

Нелепо отождествлять Сталина-человека с его гранитной меркуровской статуей. В 30-х годах он часто терял близких людей и не мог об этом не задумываться. Только политические пошляки и циники могут заявлять, что он сам сживал их со света.

8 ноября 1932 года кончает с собой жена Сталина Н. Аллилуева. Ему, по-видимому, есть в чем упрекнуть себя, но есть основания подозревать в чем-то и окружающих. У