Ведущая на свет - Вера Волховец

— Начал не я, — медленно выговаривает Генрих, не спуская глаз с выстывшего лица Миллера.

— Но ты прекрати, — в тон ему отзывается Агата, а потом добавляет: — пожалуйста.

Пожалуйста.

Вот и все её аргументы для исчадия ада. Она серьезно? Ну, конечно же, да, разве Агата умеет иначе?

Её требовательно поджатые губы Генрих видит боковым зрением. Раздражает. Раздражает, что они такие напряженные. Генриху прекрасно известно, насколько мягкими они бывают, когда у Агаты хорошее настроение.

Генрих с усилием заставляет себя разжать пальцы и отпихнуть от себя святошу.

Плевать, что в среде демонов подобный финт был бы расценен как слабоволие, в Лимбе другие правила, и Генрих тут собирается работать, а не собирать стаю для охоты.

Поэтому все что ему нужно — именно отпихнуть Миллера подальше от себя, лишь бы лишний раз об него не пачкаться. Не сильно отпихнуть, не так как хочется — хочется врезать Миллеру кулаком в грудь так, чтобы он отлетел шагов на пять назад и приложился в кирпичную кладку стены. Да так, чтобы из него вышибло дух.

Жаль, но без этого приходится обойтись.

— Спасибо, — тонкие пальцы Агаты осторожно трогают демона за локоть.

Если бы Генрих не чуял её искренность, он бы точно решил, что она издевается. Благодарить за то, что он не дал Миллеру по морде… Подвиг так подвиг, ничего не скажешь.

Генрих бесстрастно делает небольшой шаг в сторону — только для того чтобы её пальцы перестали касаться его кожи.

Слишком многого ему хотелось — сейчас и здесь. А нельзя было нигде и никогда.

И едва заметная улыбка, проступившая даже не на губах, а в глазах Агаты — мигом растаяла без следа, оставляя лишь на душе Генриха неприятный осадок.

А ведь малышка старается. Прячет эмоции по крайней мере от Триумвирата, и уличить её в личном интересе к Генриху Хартману на данный момент может только он сам. Просто потому что знает об этом самом интересе.

Паршиво выходит — хотел привязать девчонку к себе, хотел всего и сразу, от долгожданной мести до свободы и этой безумной птахи в качестве любимого ежедневного десерта, и…

И все получилось.

Кроме возможности быть с ней.

И когда он успел настолько безнадежно увлечься этой уязвимой птахой?

Агата будто пятой точкой чуяла, что с устройством демонов в общежитии амнистированных возникнут проблемы.

По крайней мере — на вахте, при виде троих демонов с метками далеко не низшего уровня, поднимают тревогу, и аж четверо серафимов, до этого резавшихся в покер в небольшой комнатке для охраны, тут же оказываются в холле общежития и вместе с вахтером, с клинками наголо пытаются окружить демонов.

На что надеются, интересно?

Даже если они вдруг начнут вычитывать экзорцизмы, даже если Генрих даст им фору, ни его, ни Каллахана экзорцизм простого серафима даже не заденет.

Суккубу размажет, да.

Дэймона опять-таки…

Или все так плохо с умением различать демонов по меткам? Эти-то поди исчадие вживую даже не видели.

— Спокойно, господа, — мирно покашливает Пейтон, и, заметив его, охранники вытягиваются стрункой, но клинки не убирают, — Триумвират расширил директиву помилований, на тестовый период взяв под опеку старших демонов. Это наши новые сотрудники.

Серафимы переглядываются, косо поглядывая в сторону Генриха, безошибочно определив в нем сильнейшего из группы — по тяжести рогов, естественно. Их недоумение можно понять…

Исчадие ада и сотрудник Чистилища — это звучит слишком безумно, даже для этого чокнутого посмертия.

Пейтон и девчонка снова отвлекаются на объяснения — а это сделать им приходится, потому что поднятые по тревоге экзорцисты даже по слову старшего архангела расходиться не хотят. А Генрих получает легкий толчок в плечо. Причем нарочно позволяет его Миллеру, чтобы развернувшись к нему лицом, с ледяной улыбкой на губах, ядовито выгнуть бровь.

— Проблемы с координацией, Джонни?

Говорить приходится шепотом: повысь он голос — и Агата непременно обернется, чтобы вновь их одернуть.

А Миллер — бледный и напряженный, стоит в шаге от Генриха, и клинок воли — он его не рассеял, оказывается, — подрагивает в опущенной, готовой взметнуться к горлу демона руке.

— Оставь её в покое, — тихо шипит Миллер, принимая правила игры, бросая косой, беспокойный взгляд на Агату. Привлекать её внимание ему тоже не хочется.

Надо же, заметил, все-таки, что отношения у Генриха и Агаты имеются.

Генрих презрительно дергает уголком рта и снова отворачивается.

Отвечать ему не хочется. Не хочется даже изображать развязную дерзость, но и милосердно кивать Миллеру, сообщая, что в его свежих планах и без лишних рекомендаций есть строчка «держаться от Агаты Виндроуз как можно дальше» — это слишком. Он и так должен понять это сам со временем. И это даже неприятно.

Потому что как только он поймет — поймет и Агата.

И очень вероятно — все-таки Миллер её добьется. Ну, если, конечно, сегодняшнее предательство не сказалось на отношениях Миллера и птахи очень фатально. Вряд ли…

Она слишком легко прощает.

А значит — все у Миллера получится. И он получит то, что хочет… Он получит Агату. Интересно, он хоть когда-нибудь не получал желаемое? Почему именно он, именно этот блондинистый ублюдок, будто родился с серебряной ложкой между зубами. Потому, что именно за него боролась тогда Сессиль, будто не замечая никого другого.

Это воспоминание вызывает больше раздражения, чем Генрих ожидал.

Даже на распятии он цеплялся за воспоминание о поглощенной им избранной святым огнем больше как за сладкое свидетельство все-таки свершившейся мести. А сейчас…

А сейчас досадно.

Глупо вышло с Сессиль. Будто и не по-настоящему вовсе.

Взгляд Генриха снова касается спины Агаты. Зря Пейтон тогда отчитывал её за форму, в облегающих брючках и этом черном жилете девчонка куда более волнует инстинкты, чем в надетых для спасения от жары шортах.

Она ведь сражается за Генриха.

Не только за него, конечно — в этом плане Агата Виндроуз куда более искренна, она действительно хочет добра, и это Генриху в ней нравится даже больше.

Осью для одного мира быть проще, чем для нескольких.

— Она все равно больше тебе не доверится, — холодно замечает Миллер за плечом Генриха, — я ей все рассказал. И она знает, что ты с ней просто играл назло мне.

Первое, что хочется — дать святоше по зубам.

Рассказал он…

Хотя…

Может быть, в этом можно найти и положительные стороны? По крайней мере, Агата теперь вряд ли