Ведущая на свет - Вера Волховец

бы меня переубедить. Все основное мы уже поняли. Главным образом то, что леди Виндроуз действительно способна временно просветлять души безнадежных. Нам осталось решить, готовы ли мы принять их на исправительные работы в комплекте с сопутствующими рисками для остальных лимбийцев.

— Хорошо, будь по-вашему, — Артур откладывает в сторону лист бумаги, полученный от Агаты, — значит — голосуем.

22. Тысяча искушений

От тревоги Агаты будто вскипает воздух. Суккуба, что сидит в кресле рядом с Генрихом и за весь процесс не открыла рта ни разу — в отличие от Генриха она явно старается выглядеть пай-девочкой — тихонько втягивает воздух ртом. Оно и понятно — судя по намекам Анджелы, даже у Анны Фриман амнистия может накрыться. А обратно на Поле она не хочет. Никто не хочет. И Генрих тоже. Просто у него есть другие причины.

Что бы такого отчебучить, чтобы Триумвират не усомнился в необходимости возвращения Генриха на Поле?

А, ладно, посмотрим, как они будут голосовать… Сообразить что-нибудь можно и в самый последний момент. Плохо, что Артур никогда не голосует первым — не хочет никак влиять на ход голосования. Хотя он редко встает на сторону меньшинства, особенно, если это меньшинство предлагает что-то связанное с рисками. А замысел Агаты даже слишком рисков.

— Джонни, ты первый, — хмыкает Катон, откидываясь на спинку кресла, — мы давно тебя не видели, ты сам отказался от силы благодати, принял её снова только вчера, да и сегодня ты отмалчиваешься, так что давай. Зажигай.

Приколы с огнем, посвященные стихии, дарованной Миллеру, устарели еще до первого ареста Генриха. Но погляди-ка, их еще используют…

По губам Миллера слабой тенью пробежалась улыбка.

Агата же, обнадеженная, разворачивается к Миллеру лицом. Облегчение прямо расползается по её лицу. Ну точно. И как Генрих мог позабыть, что Миллер с девчонкой «дружит». И пусть «дружба» та слишком специфическая, но наверняка же сейчас блондинчик просто не станет ей противоречить. Паршиво, если голосование начнется с положительного голоса. Этак у Агаты и вправду может получиться…

— Я против, — негромко произносит Миллер, переплетая перед собой пальцы, — против освобождения Хартмана, против освобождения отродий. Мы можем сделать исключение для суккубы. Посмотреть на её адаптацию, и если она будет успешной…

— И сколько ты будешь смотреть на адаптацию? — тихо интересуется Агата, и её голос ощутимо подрагивает. Как и мир под её ногами — судя по враз замершему лицу. Такого предательства от «друга» она явно не ожидала.

А Генриху хочется послать Миллеру воздушный поцелуйчик. Все-таки ничего не бывает крепче старой вражды.

— Это мы можем обговорить позднее, — хрипло отзывается Миллер, все так же не глядя на Агату. — Рози, работа с демонами такого ранга обязательно поставит тебя в слишком рискованное положение. И мы должны думать о безопасности архангелов…

— Ты мне не папочка, чтобы беспокоиться о моей безопасности, Джон Миллер, — тихо отрезает Агата. А эта девочка при всей своей неопытности умеет быть холодной… Настолько, что сейчас Миллер бледнеет от напряжения. Он понимает, что просто так вот это ему сейчас не простят.

— Я тебе друг, Агата, — пытается спасти свое хрупкое положение Миллер, — и друзья могут придерживаться разных точек зрения. Особенно, если вопрос настолько важен, как этот.

— Ну-ну, — больше Агата ничего не говорит, лишь откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди, будто пытаясь согреться. Ох, птичка…

Генрих с трудом отрывает от девчонки взгляд. Смотреть на неё — все равно что добровольно принимать яд по капле. Её не хочется бросать одну, без защиты. Кто, скажите на милость, будет отрывать головы всяким Миллерам, когда они будут вот так ранить хрупкую птичку? Вот только кто, в случае срыва, оторвет голову самому защитничку?

Острый взгляд Миллера Генрих замечает на излете. Замечает и посылает недругу злорадную улыбку. Только что этот кретин закопал все то немногое, что давало ему хоть какие-то шансы на отношения с Агатой, и он не может этого не понять.

— Ну что ж, отлично, мы начали с гласа разума, — заключает Катон, — я поддержу Джонни. С нас хватит суккубы. Мы не готовы к таким радикальным переменам.

Агата закусывает губу. Этот удар она ожидала, но пришедшийся сразу после вероломного предательства он все равно выбивает из неё дух. Девочка явно надеялась на победу. А тут…

— Итак, два голоса против одного, — задумчиво произносит Пейтон, по всей видимости, считая голос Агаты данным «за» по умолчанию, — я надеюсь, вы не удивитесь, друзья мои, если я поддержу леди Виндроуз.

— Артур, — наступает черед Миллера подскакивать на месте, — ты же никогда…

— Я ценю самоотверженность, Джон, — спокойно откликается Пейтон, прокручивая на безымянном пальце левой руки тонкий темный ободок кольца с печаткой. Нет, вряд ли он будет использовать свое Вето сейчас, он не настолько уверен в Агате, — да и верность принципам тоже. Мне нравится этот проект. У нас давно не было ничего настолько прорывного. Мы, конечно, можем задавить это бюрократией, волокитой, но… Я не думаю, что в этом есть смысл. Я верю в леди Виндроуз.

Судя по огромным глазам Агаты — только что Пейтон обеспечил себе если не десять лет верной службы, то год — минимум. И отчеты — по первому требованию. И еще что-нибудь, чего Агата еще не придумала, но сообразит при случае.

— Получается, не высказалась только я? — едко хмыкает Анджела Свон, потягиваясь как кошка в своем кресле.

— Получается, что так, — кивает Артур. А Генрих в уме уже здоровается с распятием.

Есть в мире люди надежные, как Тауэр, способный сокрыть в своих недрах сокровища английской короны. Вот Анджела Свон — как раз из таких. Всегда — категоричная, всегда вспыльчивая, не переваривающая демонов ни на грамм, и из всех возможных промыслов в Лимбе избравшая именно охоту на них, просто не может обмануть ожидания. А уж с учетом того, что Генриха она почитает как за предателя, обманувшего именно её ожидания, наставника, выбравшего путь собственных грехов…

Анджела не спешит. Анджела разглядывает Генриха, и судя по глазам — выписывает самые тяжкие его грехи на список, чтобы рассмотреть их детальнее.

— Энджи, давай уже закончим это, — миролюбиво просит Катон, — в конце концов, ты ведь у нас как никто знаешь сущность этих тварей…

— Знаю, да, — Анджела неторопливо кивает, постукивая