Ведущая на свет - Вера Волховец

А потом…

Мне сейчас нужна только ты…

А дальше было только забвение. Шелестящее разлетающейся в разные стороны нашей одежды, судорожное, алчное. Забвение, которое лишний раз подчеркнуло — мне не судьба считаться хорошей правильной девочкой. Правильные девочки так не проигрывают…

Правильные девочки вот так вот не сходят с ума. Так, что безумию не видно конца и края.

А ведь я — девушка двадцать первого века. Росшая в эпоху феминизма, изобличения всяческих психологических токсичностей, в среде, в которой не поощрялось быть зависимой от мужчины.

Ни в какой форме…

А я и сейчас не могу не коситься зачарованно в сторону Генри, когда он неторопливо набрасывает на свои плечи рубашку. Без лишней спешки — специально для меня, потому что, да, он знает, что я таращусь.

И любуюсь.

Потому что это все — мое!

Ох, папочка, и надрал бы ты мне уши за такое поведение.

— Останешься на завтрак? — оптимистично интересуюсь я, хотя за эти две недели уже выяснила — просыпаться вместе — хорошая традиция, а вот завтракать и ужинать Генри предпочитает у себя или на ходу.

— Нет, пташка, я должен быть в Штрафном Отделе через десять минут, — Генри так искренне вздыхает, что я в нем даже не думаю усомниться. Вот только…

— У тебя смена начинается только через час, — бурчу я, потому что ну кто-кто как не поручитель демона должен быть в курсе его расписания.

Это кстати не первая моя попытка побухтеть, и аргумент против я уже тоже слышала.

— У меня есть свои дела, — спокойно парирует Генри.

Свои дела.

Он не объясняет, что это за дела — с меня должно быть достаточно и того, что мне не приносят жалоб из отдела кредитного отслеживания. Не грешит — и все. Больше мне знать не полагается. Ну, по крайней мере — Генри так считает, он даже потребовал в первый же день, чтобы я отслеживала динамику его кредита только из того, что попадает в мою сводку. Он, мол, согласен огребать за косяки, но давайте не будем мусолить каждый его положительный чих, а то ему и так слишком неловко ходить на работу.

Но кто бы мог предположить, что исчадие ада вдруг окажется настолько образцовым работником, что будет являться на работу на час раньше. Хотя, причины мне тоже известны — он забирает утренние наряды буквально через пять минут после их поступления.

Я подхожу ближе, ныряю ладонями у него под локтями, пытаюсь ухватиться за него покрепче, лишь бы подольше подержаться.

Боже, как же хочется к нему прирасти…

Не было бы необходимости ходить на работу — так и валялась бы с ним в постели.

— Снова пойдешь в архив? — тихо уточняю я. — Все еще не хочешь взять наряд ищейки? Ты прошел аттестацию, да и оплачиваются они лучше…

Пальцы Генри, тонкие, чуткие, такие невероятные — я уже довольно много о их возможностях знаю, проводят по моей кисти, оставляя на коже дорожку его тепла.

— Нет, птаха, в Лондон я не пойду, — спокойно отрезает демон, — мы с тобой уже обговаривали — я не хочу рисковать собственным положением. Без разницы, сколько мне здесь пахать — сто лет или двести. В этой эпохе я все равно с кредитом не расплачусь, так что… Архив — весьма спокойное место, и там мало сотрудников, которые могут представлять интерес для голодного исчадия ада.

— Ладно, ладно, — я это уже ворчу, окончательно уступая его аргументам. Они — на самом деле здравые. Только в архивах же скука смертная… И я точно знаю Генри, он кипучий как ртуть, он там подыхает со скуки втрое сильнее, чем подыхала я.

Вот ведь…

Придумал себе добровольную аскезу, и фиг его теперь отговоришь от неё.

Генри затягивает длинные волосы в хвост, позволяя мне вслепую, наощупь разобраться с пуговицами его жилета.

Кто-то там утверждает, что Чистилищная форма, мол, приличная и притупляет плотские порывы. Он просто не видел, как эта самая форма сидит на Генри. Хотя бы даже белая тонкая рубашка на рельефных сильных плечах — она же даже не облегает его. Она к его коже будто льнет. А уж как на нем сидят брюки… Это же порок в чистом виде, непонятно, как он умудряется ходить на работу ногами, его туда должны носить восторженные поклонницы.

Прощальный поцелуй — долгий, глубокий — последняя капля в котле моей агонии и все. Пора его отпускать.

— Увидимся вечером, птичка, — роняет Генри напоследок, как само собой разумеющийся факт.

Уже жду. Даже очень. Только вслух не скажу, пока что.

Я держу себя в руках. Правда. Очень сильно и старательно.

И все-таки — когда за Генри закрывается дверь, ведущая на внешнюю площадку, я ощущаю острый, глубинный спазм.

Вопреки нашей близости — расстояние между нами не кажется по-настоящему малым.

Иногда мне даже кажется, что Джо был прав.

И я для Генри — только вожделенная золотая медаль, и ничего более.

Что самое нелестное в этой истории — он меня выиграл…

Я просто не смогла заговорить с ним о версии Джо. Потому что это в ту же секунду обнулило бы его слова. Те самые, заветные, что заменяли тысячу признаний в любви.

Хотя, разумеется, этими признаниями не были.

Без Генри на работу собирается быстрее. Не на что отвлекаться, да и оставаться в постели без него уже не так занимательно.

Что было нужно, чтобы отучить Агату Виндроуз от ежедневных опозданий? Сосед по комнате, неуемный жаворонок, без которого безумно скучно.

Я сталкиваюсь с ним уже на входе в здание Штрафного отдела, когда Генри, помахивая ордером на рабочий день в архиве, уже выходит. Лучше сложиться просто не могло — иногда я к этому моменту все-таки опаздываю.

Мы переглядываемся так, будто вместе уже спланировали совместное страшное преступление уровня свержения королевы с престола. Сообщники. Заговорщики. Ежедневные грешники — друг для друга.

Наши пальцы переплетаются. На миг. Короткий, сладкий и такой восхитительный.

У него такая горячая кожа…

Никакой кофе с утра не зарядит лучше, чем это мимолетное соприкосновение. Ничто лучше не отключит от неприятных, дурацких мыслей, которые нужно вообще гнать из головы поганой метлой.

А уж что обещают мне янтарные глаза Генри — ох… После этого даже слегка мучительно разжимать пальцы и шагать дальше. К работе!

Я дождусь. Его — стоит дожидаться. И смаковать с ним каждый день, каждый час