Министр невероятной промышленности - Александр Шокин

В начале 1969 года в жизни А.И. произошли серьезные осложнения. Жена самостоятельно (хотя и проходила ежегодные диспансеризации в Первой поликлинике 4-го Главного управления) обнаружила у себя подозрительные новообразования и обратилась к лечащему врачу. У нее оказался рак груди, и немедленно была проведена операция, очень тяжелая, удалять пришлось много. Больной истинный диагноз, естественно, не сообщили, но мужу сказали. Хотя А.И. мужественно успокаивал жену, на самом деле он пережил это известие очень тяжело.

Они прожили вместе уже тридцать лет. Поначалу разница в возрасте и в положении вызывала у Симы робость, и какое-то время она продолжала называть своего мужа на "Вы" и по имени-отчеству, по-прежнему видя в нем большое заводское начальство. Да и он, воспитанник Ивана Акинфиевича, был суров и непреклонен. Работать жене он не разрешал, возложив на нее обязанности по дому, да еще мог и не разговаривать по неделям, из-за каких-то недостатков в ведении хозяйства. Однако с возрастом его характер смягчался (не без влияния жены), а ее — укреплялся, и влияние С. Я. на семейный уклад становилось все более определяющим. Воспитанная в советской школе уже в тридцатые годы, она очень стремилась к культуре, знаниям, много читала, следила за событиями культурной жизни, да и политическую не пропускала мимо себя. Забота о поддержании культурного уровня и мужа и семьи лежала на С. Я., которая и определяла, что нужно посмотреть, куда сходить с мужем и детьми.

Старались не пропустить всего мало-мальски интересного. Были на первых (ночных!) концертах Вертинского после его возвращения на Родину, были на одном из первых выступлений в Москве Ираклия Андронникова, начавшего свой путь на эстраде с "Устными рассказами", не пропустили ни одной гастроли театра А. Райкина в Москве. Муж не был просто пассивным спутником своей жены, их вкусы частенько расходились. У него склонность в театральном искусстве была к русской классике в постановках МХАТа и Малого театра. С детских лет врезалась ему в память пьеса "Дети Ванюшина", которая в пятидесятых-шестидесятых годах в Москве не шла.

В актерской игре он не любил форсирования и по этой причине не признавал М. А. Ульянова ("Вечно он орет", — так о нем отзывался А.И., особенно после фильма "Председатель").

Очень любили балет и следили за восхождением новых звезд, довольно тонко оценивая и техническую и эмоциональную сторону мастерства. А какие были имена! Майя Плисецкая, Нинель Кургапкина, Наталья Бессмертнова… Особенно "болели" за успехи восходившей Нади Павловой. К оперному искусству А.И. относился гораздо более прохладно, хотя любил слушать и Козловского, и Лемешева, и Пирогова, и Михайлова в концертах. Он не был меломаном, способным, не отвлекаясь, часами слушать музыку. В молодые годы музыка была для А.И. только средством развлечения, или необходимым элементом танцев. Соответственно и музыкальные познания этим ограничивались. Он знал много песен, которые иногда напевал в хорошем настроении, или что-нибудь мастеря: и русские народные, и комсомольские, и из кинофильмов, и утесовские, включая "Гоп со смыком" и "С одесского кичмана", и та же "Мурка". В качестве колыбельных использовались "По диким степям Забайкалья", "Спят курганы темные", "Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон", а иногда и "По военной дороге шел в борьбе и тревоге… " Еще одну песню я слышал только в его исполнении: "На острова летит машина". Это был осовремененный вариант песни "Вот мчится тройка почтовая", в которой вместо ямщика главным героем выступал водитель таксомотора.

Во время войны у супругов собралась очень неплохая коллекция пластинок: Шульженко, Виноградов, Козин, Утесов, Русланова, старинные вальсы и многое другое. Часть этих пластинок на этикетке имела штамп "Обменный фонд. Продаже не подлежит". Несмотря на наличие патефона и радиолы, просто для себя они никогда эти пластинки, на моей памяти, не заводили, а только когда приходили гости.

Уже после войны появился магнитофон — очень большая редкость по тому времени. Использовался он только для домашних записей. Там были записаны некоторые шлягеры из репертуара А.И., и среди них — "Как на барже номер восемь, умпа-ри-ра-ра-ра, мы служили с другом Костей, ум-па-ри-ра-ра. " и далее в таком же духе.

Другой более совершенный магнитофон был привезен из Америки в 1956 году, и поначалу тоже использовался А.И. для этих же целей: домашних записей, но на сей раз репертуар был посерьезней — возраст! Сам он вообще ничего не исполнял, только раз встрял в дуэт сестер Филатовых (жены и ее сестры), певших шульженковскую "Сорвала я цветок полевой", громко дополнив своим голосом заключительную фразу: "Ты учти, что немало других на меня обращают внимание!".

В середине пятидесятых годов коллекция пластинок была разово сильно расширена за счет приобретенных "по списку". В выборе участвовала вся семья, и по настоянию дочери Ирины купили много записей классической музыки. Потом частенько устраивались семейные прослушивания этих пластинок, и к самым любимым А.И. быстро попали сонаты Бетховена…

С болезнью жены сложившийся уклад семейной жизни сильно пострадал, а частично разрушился, и вся последующая жизнь А.И. была во многом подчинена борьбе за жизнь близкого человека. Психологические последствия операции были для жены даже более тяжелыми, чем физические. Здесь сочетались страшные подозрения по диагнозу с ощущением своей наставшей вдруг неполноценности. А.И. в первую очередь постарался помочь жене преодолеть это психологическое состояние, используя внушение, стараясь отвлечь всевозможными путешествиями и с ним, и самостоятельно. В эти годы он стал часто брать жену в поездки по стране и за границу. Он изыскивал новейшие средства, среди которых были и сверхочищенный керосин, и препараты из акульих плавников и жуткая микстура АУ-8 с отвратительным запахом (и вкусом) сгнивших пищевых отбросов, пытался найти врачей-чудодеев у нас и за рубежом. В том, что Серафима Яковлевна прожила еще тринадцать лет, перенеся при этом еще две операции по тому же поводу, главными были заслуги ее мужа. А ведь он был уже далеко не молод, сам серьезно болен и страшно загружен работой.

Когда в 1970 году А.И. предложили другую дачу в Петрово-Дальнем, то А.И. принял решение переехать туда. Этому способствовали два обстоятельства: смена обстановки для жены, и более подходящие для его астмы климатические условия — громадные сосны и дубы, росшие на участке свидетельствовали о сухом воздухе. Эта дача?6 предназначалась для зампредов, рубленный дом был получше и побольше, чем в Горках-10, с роскошным большим бильярдом.

Дачное хозяйство там было тогда небольшое, всего четыре дачи на громадном участке в бывшем парке усадьбы Голицыных, выходившем к берегу Истры. В самой усадьбе в барском доме и флигелях размещался пансионат Министерства здравоохранения СССР. На соседнем участке, в таком же как у А.И. доме, жил заместитель Председателя Совмина СССР М. А. Лесечко, а еще дальше — пенсионер союзного значения Н. С. Хрущев. На четвертом участке, огромном, по площади как три остальных вместе, стоял каменный дом, где раньше жил Министр финансов СССР А. Г. Зверев. Некоторое время участок пустовал, а затем на этой территории построили еще несколько рубленных домов для министров по типовому проекту успенских дач, и там поселились вышедший в 1973 году на пенсию бывший член Политбюро ЦК КПСС Г. Н. Воронов, Министр угольной промышленности Б. Ф. Братченко, Министр газовой промышленности С. А. Оруджев, новый Министр радиопромышленности П. С. Плешаков, Министр связи Н. В. Талызин. Последний через несколько лет стал зампредом и переехал в бывшую дачу Зверева.