Наше дело правое - Сергей Раткевич

— А если в Юртае — на плаху потянут? — Ставр не опустил глаз. — Нельзя ехать, Арсений Юрьевич, нельзя, княже! Вели мне отправляться, все знают, что я в Тверени посольскими делами ведаю! Хоть и не так часто, как Болотич, а в Юртае сиживал, знаю, с кем из мурз да темников речи вести!

— Опомнись, Ставр Годунович, — князь только покачал головой. — Я бояр своих верных на смерть не отправляю.

— То долг наш, — горячо вступился Обольянинов. — Полки тверенские водить, в бой идти, посольства править. А князь — он княжеству голова! И если «на смерть» идти надо — то не князю!

— Неверно я сказал, — оспорил сам себя Арсений Юрьевич, поняв, что попался в ловушку. — Не «на смерть».

— А коль так, то чего ж и мне не съездить? — тотчас воспользовался Ставр.

— Нет, — отрезал тверенский князь. — Съезд княжий приговорил — так тому и быть. И ничего слышать не желаю! — Для верности Арсений Юрьевич сжал кулак и потряс в воздухе перед опешившими боярами, никогда не видевшими князя в таком гневе.

— Но хоть с собой возьми, княже! — почти взмолился Олег Кашинский.

— С собой возьму, — кивнул Арсений. И, резко повернувшись, почти бегом бросился прочь.

Бояре молча шагнули следом. Спиной Обольянинов чувствовал множество взглядов — их провожали. Смотрите-смотрите — вдруг охватила злость. Помочь небось не захотели…

…А во дворе обители все оставалось тихо и мирно, как всегда. Возле свежего сруба суетились мужички-трудники, таская бревна и укладывая венцы. Работали дружно, но тяжелые обтесанные стволы поднимали с явной натугой.

— А ну-ка, посторонись, братия, — раздалось откуда-то из-за спины боярина.

Обольянинов повернулся — через двор мягкой медвежьей, но отнюдь не косолапой походкой плавно шел могучего сложения инок в обычном темном облачении и сдвинутом на затылок, несмотря на холод, клобуке. Мягкое, округлое, совсем не воинственное лицо, выбившиеся из-под кукуля светлые волосы; лицо окаймляет не успевшая отрасти бородка.

— Постороньтесь, говорю, — пробасил он, останавливаясь, возле троицы трудников, возившихся с длинным бревном.

— Да что ж ты с ним содеешь-то, брате Никита, — сокрушенно вздохнул кто-то из мужичков. — Петлями токмо вздымать…

— Без петель обойдемся, — заметил инок, без малейшей натуги подхватывая обтесанную лесину и вскидывая на плечо. — Ну, кажите, куда класть-то? Да смотрите, не суйтесь, а то зашибу ненароком…

Силач и впрямь в одиночку легко донес бревно до сруба, крякнул, аккуратно опуская по месту.

— Это кто ж такой? — вырвалось у боярина.

— А, заметил, — хмыкнул Годунович. — Это, брате Анексим, инок Никита. В миру, говорят, Предславом звали. Дружинником в Резанске был, да после того, как старый Олег Всеславич погиб, ушел. Молодому Всеславу Ольговичу служить не стал, сюда, в Лавру, подался…

— И откуда ты, Ставр, только все знаешь? — покачал головой Кашинский.

— Хотел бы все знать, Олег Творимирович, да только в этом деле мне с Болотичем не равняться.

— Подойдем, — вдруг услыхали они князя.

Завидев гостей, инок степенно, с достоинством поклонился:

— Здрав будь, княже Арсений Юрьевич. Здравы будьте, бояре тверенские.

— И тебе того же, Никита, — опередив приближенных, сказал князь. — Где только ни бывал, а такой силищи, как у тебя, не видывал.

— За то Длань Дающую благодарить надо, — инок смиренно склонил голову. — Неспроста, знаю, то случилось.

— Неспроста, — согласился князь. — Но такому молодцу меч пристало держать, а не бревна таскать.

— Бревна таскать, княже, потруднее, чем клинком махать, — твердо ответил Никита-Предслав.

— Чем же? — удивился Арсений Юрьевич.

— Меч, княже, прям и честен. Вот враг перед тобой, вот ты его срубил, землю оборонил. Честь тебе и слава. Собою гордишься, над другими себя ставишь.

Тверенский князь нахмурился.

— Землю защищать — грудь свою подставлять, инок. Собою других закрывать.

— Верно, — склонил голову Предслав. — Да только меч взять и на поле выйти — последняя часть дела. Надо, чтоб сперва появилось то, ради чего выходить. Грады. Села. Обители. Лавра. Те самые стены, что сложить помогаешь. И за этот труд никто тебя не возвеличит, не прославит. Сквозь тебя посмотрят.

Князь молчал, ждал.

— Да только недолго осталось нам срубы складывать. Быть скоро битве. Битве небывалой, — инок твердо взглянул прямо в глаза князю.

— Битве? Откуда же? Для того в Юртай и собрались, чтобы никакой битвы не было…

— Быть скоро битве, — настойчиво повторил Предслав. — Ни ты, княже, ни Гаврила Залесский, ни даже хан Обат ничего тут не сделают. Быть битве. Пришла пора.

— Откуда ж знаешь? — неожиданно хриплым голосом спросил Арсений Юрьевич.

— Ведаю, княже. Сын Господний мне сон послал. Не словеса словесить надо, а мечи точить да копья вострить.

— С такой-то силушкой — неужто ты в Лавре останешься?

— Останусь? Зачем обидное говоришь, княже? — Инок даже отвернулся. — Владыка Петр уже знает.

— Знает? Что знает?

— Что быть битве. — Предслав спокойно облокотился на жалобно скрипнувший венец. — И что мне там быть Длань велит.

Казалось, князь хотел сказать что-то еще, но сдержался. Твереничи шагали к воротам, однако спиной и затылком Обольянинов по-прежнему чувствовал взгляд инока — спокойный, умиротвореный, словно Никита-Предслав и впрямь точно знал, что и где ему предстоит сделать.

И не только знал, но и ничуть не сомневался ни в том, что это сделать надо, ни в том, что он сможет.

Глава 4

Возвращение в Тверень получилось невеселым.

Для начала обрушился мост. Ни с того ни с сего, надежный и прочный мост на выезде из Лавры. Заскрипел вдруг и пошатнулся, едва только на него вступили первые из конных твереничей. Спасибо Длани-Хранительнице, успели подать назад, никто не погиб, никого не завалило. Кинулись искать злоумышленников — однако нет, не подпилены столбы оказались, не подрыты. Просто надломились. Почему, отчего — кто ведает?

Прибежал отец-эконом, да только руками развел.

Делать нечего, пришлось возвращаться.

Среди тех, кто первыми бросился починять рухнувшее строение, Обольянинов заметил инока Никиту. Тот спокойно шагал, однако шаг его оказывался мало что не быстрее бега иных трудников.

В Лавре князь Арсений закрылся с митрополитом. О чем они говорили добрых полдня, никто так и не узнал, даже ближние бояре, но вышедший провожать твереничей владыка роскский казался темнее ночи..