Наше дело правое - Сергей Раткевич

Не остались дома Всемир Дебрянский, Ратибор Мстивоевич из далекой Югоры, с самого Черноозера; Довмонт Беловолодский, Мечерад Муромарский и многие, многие другие, с кем Тверень отродясь не знала распрей.

Приехали и посадники из Невограда и Плескова, приехали сами, отринув обычную для вольных вечевых градов гордость.

Разумеется, хватало и других.

Явился Симеон Игоревич Звениславский, давний союзник и подголосок Гаврилы Богумиловича; за ним пожаловал тесть князя Залесского, Добрян Локотский. Хватало и Дировичей чином пониже, мелких князьков, зажатых меж Залесском, Резанском и Святославлем. Не составляло труда угадать, с чьего голоса они станут петь.

Но зато едва ли послушает Залесск и Звенислав молодой резанский князь, не станет кланяться и Кондрат Велеславич.

…Раньше каждый князь на съезд являлся торжественно, проходил со свитою, щеголяя богатством одежд и оружия, в думной палате собирались вместе с ближними боярами, писарями и прочим людом; сейчас же князья закрылись одни, и даже старейший Олег Творимирович Кашинский, не говоря уж об Обольянинове, остались за дверьми.

Другие бояре, явившиеся со своими князьями, казались мрачными и хмурыми, но твереничей приветствовали со всей сердечностью — особливо старались залесские набольшие.

А вот ближние Симеона Игоревича кривились, ровно клюкву жевали. Тверенские бояре переглядывались с пониманием — что у Болотича на уме, то у Игоревича на языке.

— Что присудят, как думаешь, Ставр? — Твереничи как-то невольно отделились от остальных, пришедших к скромной монастырской трапезе. Их не трогали — кто из боязни прогневить своего князя или ввязаться в ссору, кто, как резаничи и нижевележане, — из уважения к чужой тревоге.

— Пустое речешь, — недовольно фыркнул Годунович. — Если Болотич так станет на себе рубаху рвать, как ты мне поведал, — сподоби Длань, чтобы нас Плесков с Резанском не оставили. Ну, Гаврила Богумилович, ну, чистый скоморох. Мастак, нечего сказать!

— Плесков да Резанск — считай, ничего. А если на плесковичей ордена навалятся, так и не до нас им будет. Орда-то до них не докатится, нашей кровью насытится, — бросил Кашинский.

— Погоди, князя дождемся, — остановил сотоварищей Обольянинов. — Всех отослали, нас, словно отроков, тут сидеть оставили…

— Болотичева работа, — тоном знатока заявил Годунович. — Князей-то ему, мнит, проще уломать будет. Бояре не так перед Ордою трясутся.

— Верно речешь, — сумрачно проговорил знакомый голос. — Бояре не трясутся. А вот князья…

Арсений Юрьевич Тверенский стоял перед своими спутниками, уперев руки в бока, глаза метали молнии.

Для съезда князь оделся богато, хотя обычно роскоши не любил, — и вот сильные пальцы немилосердно терзают дорогую цепь червонного золота с тверенской чудо-птицей в изукрашенной самоцветами оправе.

Бояре вскочили.

— Приговорили, — князь Арсений, смиряя гнев, стиснул зубы, говорил негромко, вполголоса, — приговорили князья, что ехать в Юртай мне с Болотичем, перед ханом ответ держать.

Твереничи переглянулись. Обольянинов ощутил, как холодеет внутри: слишком хорошо он понимал, чем кончаются такие посольства.

— Симеон Игоревич, подголосок Залесский, больше Гаврилы старался, — по-прежнему полушепотом проговорил князь. — Мол, на нас вины перед Юртаем нет, почему должны Резанск с Нижевележском за тверенские грехи отвечать? А Болотич, змей подколодный, даже оспаривать Симеона стал. Мол, негоже своего брата-князя в беде бросать, я сам с ним поеду… — Арсений Юрьевич досадливо потряс головой и замолчал.

— Неужто поверили? — решился Кашинский.

— Поверили… Не все, конечно. Всеслав Резанский не поверил, хоть и млад. За отца отплатить рвется… Зря в Резанск к княгине Болотич гонцов гонял, не удержала сына.

Юрий Смоленьский колебался долго, но в конце концов согласился, хотя видел я: на душе у него кошки скребут.

— И не возразил никто? — вступил и воевода Симеон. — Кроме Всеслава молодого?

— Возразили. Кондрат Нижевележский говорить не мастак, только по столу кулачищем бухать — вот и бухнул. Мол, нечего перед Юртаем на брюхе ползать, мои вележане, дескать, давно уж как встали, и ничего, живы мы пока, и набеги отбиваем, на Юртай не оглядываемся.

— Спасибо Кондрату Велеславичу, — с чувством проговорил Олег Творимирович. — Ему спасибо да молодому Всеславу Резанскому. Такого и мать не удержит, не то что Болотич!

— Спасибо… да только мало таких, как они, оказалось. Из князей. Плесковичи с невоградцами не выдали, но они — посадники, их вече выкликнуло, вече и прогонит, если чего.

— А они что же?

— Они, Анексим, смелее всех себя явили. Хотя тоже понятно — до Юртая далеко, ордена биты недавно, до сих пор, поди, зубы по берегам Ородзи разыскивают… Плесковский посадник просто сказал, что полк соберет и сам с ним в Тверень явится, ну и невоградский тоже умалиться не смог, — Арсений Юрьевич чуть улыбнулся, — как же он потерпел бы, чтобы Плесков храбрее Невограда б вышел?

— Резанск, Нижевележск, Плесков, Невоград… с таким в поле не выйдешь, — вздохнул Годунович.

Обольянинов лишь молча кивнул. Прав Ставр-хитроумец, прав, как ни крути. Невоградские земли обильны, широко раскинулись, пока полки соберешь — полгода минет, не заметишь. Плесков, конечно, другое дело, народ там тертый, бывалый, рыцарей на рогатину брали, не моргнув, но сколько их? Да и не сможет никакой посадник оголить город, уведя всех до единого защитников. Ордена хоть и биты, а прознают об уходе полков — если не прямо на плесковские стены полезут, то землю зорить примутся, жечь порубежье, на это «божьи дворяне» великие мастера.

— Убедил-таки князей Гаврила Богумилович…

— Убедил, — князь Арсений с досадой потер лоб. — Красно говорил. Слезу пустил, поверите ли! Все то же, что мы слышали: нельзя с Ордою драться, надо вкривь да вкось, хана умилостивить, хана утишить… Не прислушались ко мне князья. Эх! — Кулаки тверенича сжались. — Приговор съезда — не шутка. Теперь, други, лежит нам дорога в Юртай…

— Нельзя тебе туда, княже. — Годунович решительно расправил плечи. — Казнят, и вся недолга. А Тверень сперва разорят вконец, а на остатнее ярлык Болотичу отдадут — за верную службу.

— Как же я могу, — негромко ответил Арсений Юрьевич, — как же могу князей звать вместе на кровавое поле выйти, если сам их приговора бегу, если на их слово плюю?

— А если в Юртае — на плаху потянут? — Ставр не опустил глаз. — Нельзя ехать, Арсений Юрьевич, нельзя, княже! Вели мне отправляться, все знают, что я в Тверени посольскими делами ведаю! Хоть и не так часто, как Болотич, а в Юртае сиживал, знаю, с кем из мурз да темников речи вести!