Светлый град на холме, или Кузнец - Татьяна Иванько

Не дожидаясь позволения, Сигурд распахнул дверь. Я поднялась. Он стоял в низком для него дверном проёме, не входя внутрь. Мне казалось, от него дым валит, так он был разъярён.

— Великий конунг, ты пришёл ко мне? — очевидно притворяясь простодушным, тонким голоском произнёс Дионисий, меж тем бледнея.

— Прости, Дионисий, сегодня — нет. Дроттнинг, не соблаговолишь ли сопроводить меня в терем?! — переведя на меня горящий взгляд и, сверкнув невольно, белыми зубами то ли в усмешке, то ли в оскале, сказал Сигурд, и как мне показалось в этот момент, сильно стараясь не рычать.

Любой другой испугался бы его в это мгновение, как испугался Дионисий, что я поняла по побледневшему совсем лицу старика. Но я не боялась. Я знаю, что для меня угрозы от Сигурда нет, и не может быть.

Мы молча прошли через двор, по терему, где в коридорах Сигурд так цыкнул, что разбежались все челядные прятаться по углам.

— Ты что дурака из меня делаешь?! — зарычал Сигурд, едва мы вошли в наши покои. — Зачем заставила девчонку соврать мне, думала, не пойму?

— Надеюсь, ты не прибил её? — спросила я, как можно тише и спокойнее.

Но по-моему моё спокойствие только сильнее заводит его. Боги, Сигурд, что ты взбеленился?!

— Перестань! — рыкнул Сигурд. — Что ты делаешь?! Все про вас с Гуннаром болтают, а ты ехать вслед за ним в Норборн хочешь?! При алаях выскакиваешь с этим?!

— Да ты что, Сигурд! — я едва не задохнулась от несправедливого обвинения. — Кто про нас с Гуннаром болтает?! Один Ивар, сволочь и мразь, и тот от злобы и из мести!.. Что о нас могут болтать?! — воскликнула и я тоже. Здесь, в этих отдалённых от других покоях, нас слышать не могли. Сигурд с умом в своё время их выбрал.

— Не смей так больше делать! — вскричал Сигурд.

— Да что я сделала?! За то, что встряла в твой разговор — прости, не должно было… Но я действительно подумала, что там эпидемия может быть… Но Гуннар… ехать к нему в Норборн?!.. Это последнее, что я хотела бы сделать! — продолжила защищаться я.

Он прищурился ещё пылая:

— Так ли?!

Теперь я взбесилась. В моей голове будто взорвалось:

— Пошёл к чёрту!

Я никогда так не говорила с Сигурдом.

Но и он никогда ещё не говорил так со мной. Ревновать к Гуннару… Что же это такое!? И ведь не оправдаешься, так он в голову себе вбил! Три месяца уж как Ивара нет в живых, как Гуннар в Норборн уехал, а он сегодня вдруг услышал в моих словах то, чего нет и не могло в них быть.

И ведь знает, что нет ничего, а себя изводит. И меня решил…

Или это то, о чём говорил Боян сегодня: «Ты как птица»… Но не Сигурду же бояться, что я «ускользну»!

Что мне делать с этим теперь? Птица… Сами Свана назвали. Но ведь ты, Сигурд, в мои Лебеди просился. Неужели думаешь, мне нужен кто-то кроме тебя?.. Что-то кроме тебя, твоей любви? Не можешь ты так думать! И не думаешь! Но говоришь!

Я направилась к двери, хотела выйти и хлопнуть изо всех сил. Но он схватил меня. Он никогда не делал так… Однажды было… похожее на эту ярость, в ночь, когда родился Бьорни у Агнеты с Берси, но даже тогда он не рвал одежды на мне. А сейчас в стороны полетели разорванные на четыре лоскута разом платье и рубашка под ним…

Я растерялась вначале, но потом из одного упрямства и обиды упёрла руки ему в грудь, но моё сопротивление преодолено было очень быстро…

И что же — обоюдное наслаждение, настигшее нас одновременно и быстро, затопило до краёв обоих, вырываясь из глоток вскриком-рыком…

И едва эта волна схлынула, с ней ушла и обида и злость, нежность залила нас негой…

— Ты любишь меня? — спросил я, понимая как глупо и по-детски, должно быть звучит мой вопрос.

Сигню посмотрела на меня. Глаза её светятся, как почти всегда, когда она смотрит на меня.

— Я люблю тебя. И я говорила тебе. А вот ты никогда мне не говорил… — шепча, улыбается она.

Я не говорил ей, что люблю её? Не говорил?! Неужели, не говорил? Во мне почти ничего больше нет, кроме этой любви, а я даже не признался ни разу?

— Ты простишь меня? — спросил я, и опять по детски выходит. Я беру её руку в свою. Она раза в два, наверное, меньше, но не слабая, не хлипкая рука.

— За что? — она пожала мою ладонь, так тепло, надежно от этого… — Я не верю, что ты ревнуешь к Гуннару.

— Да провались он, Гуннар, к Норборнским чертям… — поморщился я. — Не о нём я. Вот за это. За злость, за платье разорванное, насилие…

Она засмеялась, обнимая меня:

— Ты взбесился, я взбесилась, какое там насилие… — она целует мой горячий ещё висок. — Но вот злиться так не надо больше. Тем более без причины. Никогда не будет причины.

Без причины. Я обнимаю её, разогретую моими ласками, размякшую в моих руках:

— Мне кажется, ты ускользаешь всё время, — говорю я. — Мне снится иногда, что ты взлетаешь, взмахивая большими крыльями. А я бегу за тобой по земле и не могу догнать. Ты всё выше, а я бегу так, что сердце вот-вот лопнет от напряжения…

Она вдруг пугается почему-то, заглядывает мне в лицо. В глаза темнеющими глазами. Огромные зрачки…

— Что, правда, видишь это во сне?

Нехороший какой сон, подумалось мне. Какой нехороший сон… Может, я скоро умру?

Так страшно мне стало в этот миг: лететь вот так, как он видит, одной. Одной… как это страшно, Сигурд, милый, расстаться с тобой…

Я впервые подумала о смерти со страхом именно потому, что представила, что это значит расстаться с ним навсегда… Ничего страшнее не может быть для меня. Ускользаю…Боги, я не хочу никогда ускользнуть от тебя, Сигурд. Никогда…

За окнами затюкал, застучал мелкий долгий дождь. Как я и думала, он затянулся на много-много дней. Из-за этого только через месяц до нас дошли вести, что в том норборнском форте чума.

Глава 4. Смерть

Гонец, посланный Исольфом и найденным им Гуннаром, задержался в дороге из-за распутицы, вышедших из берегов рек и неразберихи, начавшейся в некоторых деревнях из-за вестей о чуме.

Это происходило через шесть недель после Летнего Солнцеворота, собрали срочный Совет. Сигню говорила на нём, не Сигурд, вопреки обыкновению.