Агент Иван Жилин - Александр Щёголев

– Ohla! Хорошо, скажу сам, – возвышает он голос. – Итак, кто я? Я тот, кто по вашей вине вынужден перейти на нелегальное положение.

Ах, он, оказывается, еще и любитель дешевых мелодрам. Страшный тип. Выдержав театральную паузу, полковник вопрошает:

– Каков же вывод, коллега?

– Вместо «Семи пещер» вам теперь придется прятаться в Театре Строительства Души, – наивно предполагаю я.

– Да, это большое неудобство, – невозмутимо соглашается он. – Вывод таков, что вы мне должны. Форму оплаты вашего долга нам и нужно сегодня обсудить.

Да где же, черт побери, выход, сержусь я. Должен же быть выход! Я в бешенстве, но даже это не помогает мне хотя бы пальцем шевельнуть. Хитроумная Рэй, содрав со своего героя шлем, отправляла его в руки правосудия, чтоб остался герой цел и невредим, – и чем кончилось? Не страшно, что их хваленое правосудие обычно красуется в ядовитом зеленом галстуке, пусть! Я бы сам надел такой же, лишь бы не сидеть сейчас в кресле второго пилота. Какой из меня пилот, девочка, я всего лишь бортинженер. А пытаться перехитрить всех сразу, включая демона случайности – пустое дело, девочка.

– Вы хорошо спрятали машинку? – буднично спрашивает дон Мигель. – Можете не отвечать, времени у нас много. Вы ведь нашли и собрали ее, не правда ли? Рыжий дьявол весь город перетряс, но все без толку.

Капли, падающие из питьевого бачка, ужасно раздражают. Тюк-тюк-тюк. Сил нет терпеть: капли не воду в кружке долбят, а мозг мой. Есть ли выход? Нет-нет-нет, долбит бачок… Не может быть, чтобы выхода не было, не бывает так. Полковник Ангуло ждет, когда я проснусь, тянет время. А ведь я уже проснулся, и вот-вот он это поймет. Я уже в норме, уже спокойно различаю, к примеру, цвет обоев в этом убогом помещении. Белые здесь обои, больничные, какие же еще. Опередить преступника, перехватить инициативу, переиграть на переговорах – учебник прикладной психологии, главы пять и шесть…

– Я готов к сотрудничеству, – выдавливаю я, ненавидя себя.

Я бы даже в вегетарианцы записался, лишь не впитывать в себя этот жирный наваристый голос…

– А вот развязывать вас пока нельзя, – с явным сочувствием отвечает преступник. – Вы раскроите мне череп, и конец сотрудничеству. Сначала мы – угадайте, что? Изучим ваши рефлексы, чтобы никаких сюрпризов, никаких самосожжений…

На столе появляется плоский чемоданчик. Дон Мигель опытными руками отщелкивает крышку и раскручивает щупы. Сейчас он узнает, что рефлексы у меня в порядке, а потом он узнает, кому я сдал на хранение внеземную машинку желаний, и на этом история прекрасного нового мира прервется. А также история отдельно взятого Жилина. Волновая «отвертка» подпрыгивает от нетерпения в складках пиджака. Выхода нет. А ведь он и Строгова не пощадит, этот культурный маньяк, с ужасом понимаю я, зачем ему свидетель?

– У меня нет выхода, – говорит он, будто мысли мои читает. – Так просто мне из страны не выбраться, наш с вами рыжий дьявол все предусмотрел. Одна надежда на суперслег. Санта-Мария, пошли мне чудо… верни мне суперслег… – С каждым словом он все более и более возбуждается.

«И мне чуда, и мне!» – молю я непонятно кого.

Но почему «верни», отмечаю я краем сознания…

Рука палача внезапно замирает на полпути. Потом роняет щуп и хватается за радиофон. Из капсулы несется экспрессивный бубнеж, громкий, но совершенно неразборчивый, и полковник Ангуло, бессмысленно глядя на привязанное к креслу тело, – на мое, собственно, тело, – неистово шипит:

– Vaya… Как они меня нашли?

А потом он роняет радиофон.

Дверь в комнату – за моей спиной. Я ее не вижу, зато отлично слышу: там, за дверью – топот, короткие вопли, характерные хлопки. И сразу тихо. Спокойный голос просит:

– Ангуло, откройте.

Нет, отнюдь не голос Санта-Марии, зря мы надеялись. Это голос Марии Старшего, Дуче. Мой бывший начальник второй раз в этой жизни спасает меня…

– Эй, Ангуло, ваши наемники нейтрализованы. Откройте.

Полковник подбегает к окну, лезет на подоконник, панически глядя вниз, но прыгнуть так и не решается. «Demonios», – стонет он… Тут и дверь вышибают. Это вам не твердыня московского Дома Писателя, это всего лишь «ложа фантастики» в провинциальном театре абсурда.

– Арестовать, – брезгливо распоряжается Мария.

Толстый, ворчливый, обидчивый старик – как же рад я тебя видеть! Его свита распределяется по комнате; сильные руки, схватив дона Мигеля за косичку, снимают его с подоконника, бросают об пол, обыскивают, снова поднимают, уводят под локотки прочь, и тот послушно двигает ногами, сохраняя достоинство на восковом от ужаса лице. Мой спаситель молча наблюдает. Его всегдашние очки ничего не выражают. И радости, этой секундной моей слабости – нет больше; радость сменяется пониманием новой ситуации.

Из одного плена – в другой.

Мой бывший шеф обращает наконец на меня внимание, молвивши кратко:

– Угораздило тебя, Жилин.

Разум наполняется силой. Хочу домой! Посторонись, учебник прикладной психологии, – нужные слова приходят сами собой:

– Шеф! Почему вас зовут Марией? Эта загадка всегда меня преследовала! Полные ваши данные, помнится, никто в отделе не знал. Мне рассказывали, что вы отбросил первое свое имя уже в двенадцать лет, когда выбрали себе второе.

– Что ты мелешь! – взрывается он.

Мне удается пустить слезу, всего одну, но этого достаточно.

– Я правду говорю… – скулю я, сведя глаза к переносице. – Зачем кричать? Упитанный итальянский мальчик со скверным характером любил командовать, за что друзья прозвали его «дуче». А папе с мамой, которые были еще норовистее, он очень не любил подчиняться. Нездоровая обстановка в семье и сформировала в малыше чувство протеста, проявившееся в форме ненависти к тому имени, которое дали ему родители. Редкая, противоестественная для католической Италии ситуация…

Теперь я смотрю в потолок, скосив глаза, насколько возможно. А Мария смотрит на чемоданчик со щупами и озабоченно морщит лоб. Кажется, он все понял.

– Очистите его от этой дряни, – командует он, указывая на клейкие нити, превратившие мое тело в неподвижный кокон. После чего он говорит куда-то себе в рукав:

– Снимай людей, капитан. Да, все посты снимай, тут у нас полная идиллия.

– Едва пришел срок, – рассказываю я, захлебываясь слюной, – помчался малыш в церковь, чтобы взять себе новое имя – то, с которым мужчина представлен Богу. Так и появился на свет Мария. А родители не сообразили попросить святого отца отложить обряд, не разобрались, чем на самом деле вызвано стремление сына поскорее креститься…

– Опоздали, – с горечью констатирует Мария.

Он машет рукой, отворачивается и лохматит свою седую шевелюру; он сильно раздосадован – не от того ли, что подчиненные слышат мои чудовищные откровения?