Агент Иван Жилин - Александр Щёголев

Александр Щёголев

Агент Иван Жилин

Вселенная братьев Стругацких

Прощальные стихи

на веере хотел я написать, –

в руке сломался он.

Глава первая

– Консервы, – с сожалением констатировал таможенник. – Зачем они вам?

– Странный вопрос, – улыбнулся я. – Угадайте с трех раз.

– Вы употребляете в пищу мясные консервы?

– Угадали.

Он укоризненно взглянул мне в глаза, вздохнул и ничего не ответил. Мой чемодан лежал перед ним на столе. Крышка чемодана была откинута, незамысловатый багаж одинокого путешественника выставлен напоказ. Я ощутил легкое раздражение.

– Надеюсь, мясопродукты не подлежат у вас изъятию?

– Нет, конечно, – снова вздохнул таможенник, взял тонкими длинными пальцами одну из пластиковых банок и принялся ее брезгливо разглядывать. – Вам, наверное, опытные люди посоветовали взять это с собой?

Я развернулся на сто восемьдесят градусов и огляделся. Другие пассажиры, прибывшие тем же рейсом, свободно проходили через турникеты, не задерживаясь возле барьеров дольше обычного. Предъявить вещи к досмотру попросили меня одного.

– Вы тот самый Иван Жилин? – спросил он тогда меня в спину.

– В каком смысле «тот самый»?

– Вы указали в анкете, что по профессии писатель.

– Ах, вот из-за чего по отношению ко мне проявлена такая строгость.

– Я почему-то подумал, – смутился таможенник на секунду, – что вы – тот самый Жилин. Простите, если ошибся.

Понять, шутит он или нет, было непросто, поскольку взгляд его сосредоточенно шарил по моему чемодану, не участвуя в разговоре. Нормальный с виду парень, лет двадцати пяти. Форма очень шла его честному лицу, как и этот белый барьер, как и вся эта ситуация. Некоторые люди рождаются, чтобы быть стражниками, и ничего тут не поделаешь. Закончил училище, конечно, с отличием, и конечно же, не пьет и не курит, и с девушками, надо полагать, у него тоже все в порядке. Вот только мясные консервы почему-то невзлюбил. Или вдруг заподозрил, что в банках на самом деле что-то спрятано, и теперь заговаривает мне зубы, незаметно орудуя зашитым в манжетах томографом?

– Что же вы памятку невнимательно прочитали? – укоризненно спросил он, не поднимая глаз. – Алкоголь ввозить запрещено. Мне очень жаль.

– Здесь что, сухой закон? – вновь повернулся я к нему, пытаясь показать, что эта новость ничуть меня не потрясла.

– Нет, спиртные напитки разрешено продавать и даже производить. И, тем более, их можно употреблять.

– Еще бы! Что же тогда нельзя?

– Только ввозить.

– Какая чушь, – сказал я.

Его губы тронула улыбка, но он промолчал.

– Всего две бутылки, – подмигнул я ему. – Лучшему другу. Он на меня обидится, если я заявлюсь просто так, можно сказать, без повода, особенно когда у него день рождения. Ну, так как?

Парень придвинул ко мне чемодан и произнес, испытывая явную неловкость:

– Можете сдать водку на хранение, а на обратном пути получите ее в целости. Прошу вас, товарищ Жилин. Вы только не волнуйтесь…

Волноваться не было причин, ведь порядок – он порядок и есть. Я собственноручно вытащил несчастные бутылки «Скифской» и поставил их перед суровым таможенником. Стас, конечно, не обидится, озабоченно думал я, даже полвопроса не задаст, тут я перегнул палку, Стасу достаточно меня самого, что с подарком, что без. И ребята будут рады, и малыш ректор, но… Черт вас всех забери! «Скифская» – любимый сорт Стаса, я специально искал в магазинах. У него ведь и правда завтра день рождения, удачно я подгадал с поездкой. Если не ошибаюсь, завтра ему ударит полста. Это, знаете ли, дата. Ей-богу, обидно: я ведь этой водкой просто хотел сделать ребятам приятное, показать, что до сих пор помню их вкусы. Семь лет мы не виделись, а семь лет назад, когда заварушка закончилась нашей общей победой, мы пили именно «Скифскую», именно Курского розлива, и даже Татьяна с Анджеем, хоть и были принципиально непьющие, нагрузились до полного непотребства…

– Дарю, – сказал я таможеннику. – На обратном пути мне это уже не понадобится.

– Сейчас, – засуетился он, – я выпишу вам квитанцию.

– Лучше выпей за мое здоровье, дружок. Со своей подружкой, если она у тебя есть. Как я догадываюсь, ничего кроме здоровья ты в этой жизни не ценишь.

– И еще я обязан предупредить вас о том, что в анкете следует указать истинную цель визита, а также истинный род занятий. – Таможенник оправил форму, хотя, оправлять там было решительно нечего, он стряхнул с себя неловкость, как стряхивают прилипшую к пальцам паутину, и объявил: – У нас не лгут. Любая ложь в анкете – это основание для высылки, – и вдруг улыбнулся. – Если вы, к примеру, шпион, так и напишите – шпион. Если вы приехали сюда с целью совершить кражу, не стесняйтесь сознаться, что вы вор…

Мы оба посмеялись.

– Не беспокойтесь, – стал он серьезным, – дальше таможенного поста бумаги не уходят. Пока, разумеется, вы не нарушите закон.

– Я не нарушу закон, – сказал я. – И я действительно приехал навестить друзей. А вы, значит, никогда не врёте? Вы лично?

– Даже по долгу службы.

– Как интересно. Сами не врёте, а другим не доверяете.

Я взял чемодан под мышку и пошел в коридор, а он с улыбкой произнес мне вслед:

– И все-таки вы похожи на скульптунру, товарищ Иван Жилин.

– Что? – я приостановился.

– Я уверен, что вы захотите жить иначе. Желаю вам здоровья.

– Что ты сказал насчет скульптуры, дружок?

– На площади есть скульптурное сооружение. Вы его обязательно увидите.

Не люблю таможенников, думал я, преодолевая кондиционированное пространство вокзала. С их внешней правильностью, которая, как правило, только внешняя. Хотя, здоровья он мне пожелал, по-моему, искренне. Какая сказочная наивность, думал я, проходя сквозь аркаду на привокзальную площадь. Нормальный человек не может всерьез воспринять обещание, будто бы за правду ничего не будет, какая бы она ни была, так на кого же они тут рассчитывают? Или сюда теперь ездят только ненормальные? А может, этот суровый вегетарианец валял дурака, не в силах побороть свою странную нелюбовь к писателям? Поистине здешний рай для туристов сильно изменился, думал я, вдруг ощутив себя старым и даже устаревшим…

Пахло морем. Невероятно пахло морем – как только и может пахнуть на привокзальной площади курортного города, продуваемого всеми ветрами, и запах этот есть первое, что обнаруживает путник, вернувшийся сюда после многих лет разлуки. В запахе этом – долгожданная свобода. Уже к вечеру я перестану его замечать, но сейчас, вытряхнутый из комфортабельной клетки скоростного поезда, я был именно таким путником. И еще пахло пылью… Некоторое время я тупо принюхивался. Кому и зачем понадобилось портить воздух столь неудачным ароматизатором? Или это уличные фоноры вдруг разладились? Я удивлялся, пока не сообразил, что пыль-то настоящая, и тогда я удивился еще больше. Просто каменная мозаика пешеходной зоны, равно как и асфальт в центральной части площади, почему-то не были покрыты статиком. Южное солнце свирепело с каждой минутой, нагревая Землю, и пыль устремлялась с потоками воздуха вверх, в сторону Космоса… Прошла поливальная машина, освежая асфальт водичкой. Пробежал сосредоточенный молодой человек, мерно работая конечностями и шумно дыша носом, за ним – девушка. Красивые загорелые тела, широкие шорты и майки. Пробежала спортивного вида дамочка – еще одна любительница здорового образа жизни. Роскошный старик, обнаженный по пояс, делал на газоне гимнастику. Кроме этих чудаков народу было мало. Город еще просыпался, пестрые группы людей наблюдались только возле стоянки кибер-такси и вертолетной площадки. Мои попутчики успели разбрестись кто куда. Жизнь вокруг была вялой, блеклой, совсем не такой, как потоки бриллиантовых брызг из кранов поливальной машины.