Гори, гори ясно - Карина Вран

Баночки-скляночки, ржавый пинцет,

Вкус формалина на милом лице.

Пусть остаются со мной навсегда

Ты и твоя красота[1].

Эти милые строки она напевала, исследуя тело Златы. Ту разделили на восемь частей, причем язык с бережностью определили в баночку с формалином.

— Каждый раз, как мне кажется, что я с Аниными тараканами свыкся, она очередной перл выдает, — вздохнул оперативник. — И хоть стой, хоть падай. Зацени: «Все люди делятся на две части, а некоторые даже на восемь».

— Душевненько, — ухмыльнулся. — С фантазией девочка. И с нормальной защитной реакцией. А как иначе, если ты целыми днями во внутренностях трупешников копаешься?

— Ну, — Сергей почесал затылок. — Если так рассудить... Теперь про твоего отца: дела на него у нас нет.

— Что, в сгоревшем архиве хранился? — не мог сдержаться от сарказма я. — Который вы на чердак запихнули?

Парень глянул на меня с укоризной.

— Там давнишнее было. Лет двадцать-тридцать назад закрытые дела, — слил малозначимую (на его взгляд) информацию милиционер. — А на профессора Бельского дела никогда не существовало. Семен Ильич это гарантирует.

«Значит, сгорели в числе прочего и записи о приключениях матери до замужества», — отстраненно подумал я. — «Жаль. Я б почитал».

Когда я разговор этот и свои соображения по поводу него выдавал домашним нечистикам, в дверь позвонили. Снаружи, от двери с общей площадки. Туда выведены звонки и подписаны номера квартир жильцов. Я никого не ждал.

— Кто там? — спросил, не поднимая зада со стула.

Зачем, если рядом существа сверхъестественные?

— Девка какая-то незнакомая, — сощурился и принюхался шерстистый. — Опасности от нее не ощущаю, но тухлая она.

М-да. И как это понимать? Чтобы тухлой была рыба, я могу представить, а чтобы девица? Впрочем...

— Упырица? — решил проверить версию.

— Не, — манульи лапы вытянулись — чисто кошачьи потягушки. — Из людского мира. Смердит от ней, а чем — не пойму. Не открывай.

Кнопку звонка вдавили повторно, с настойчивостью, достойной лучшего применения.

Я с сожалением отставил чашку с чаем. Заварка сегодня особенно удалась Кошару, остынет, пока хожу, не то уже будет.

Пыхнул загодя живым огнем. Овинник не чует опасности, но лучше подстраховаться. Вдруг пахнет девица, потому как дурной болезнью страдает?

Вышел в общий коридор, отпер дверь, приоткрыл на ширину ладони. Окинул беглым взглядом молодку с жидкими сальными волосами в футболке и трениках. Дух перегара и курева ударили в лицо. В правой руке визитерша сжимала коробку, даже не так — коробочку.

«Мальчонка в коробчонке», — не в тему промелькнуло в голове.

— Мы ничего не покупаем, — рявкнул и захлопнул дверь.

«Дзынь!» — не унималась молодая, но уже потасканная жизнью дамочка.

— Сказано: нам ничего не нужно! — пророкотал для особо непонятливых. — В лотереи не играем, купить чудо-утюг не желаем, а про религию мне лекцию прочтут без вас, причем с глубоким знанием и погружением в вопрос.

— На Боровой мост приходи, — выпалила мне в лицо тухлая девка, причем зрачки ее, я почему-то отметил этот момент, абсолютно не двигались. — Завтра в четыре пополудни. Ждать тебя станут час, не более, позже твою подругу частями пришлют.

Постановка фраз никак не соответствовала внешнему виду говорившей. Закончив с текстом, она швырнула в меня через приоткрытую дверь коробочку, развернулась и пошла вперевалку к лифту.

От молнии в спину ее спас дурацкий комплекс, который давно пора бы изжить. «Ведь баба», — дал название комплексу Кирилл. А я вспомнил, как тяжко ему приходилось, пока я ту молнию на нем тренировал.

«Подругу частями», — вычленил я из сказанного и занес руку. Непосредственно через кисть у меня получалось дать малый разряд.

— Пусть идет, — потянул меня за штанину Кошар. — Разнюхал я тухлость: под внушением она. Пустышка. Ничего и никого не вспомнит, хоть жги ее.

Лязгнули двери лифта. Сальноволосая укатилась вниз. А я вспомнил про коробочку, которую не стал ловить, пропустил мимо себя, чтобы на пол упала.

— Не опасно, — вынес заключение мой нюхач.

Внутри оказались волосы, свернутая восьмеркой прядка. Я ощутил, как разжимается пружина внутри: волосы были темные. Бартош светленькая. Ворожея в моем понимании — главная претендентка на роль «подруги», если не сказать, что единственная.

С кем я еще в последнее время «дружил»? С Аннет-Африкой? У той дреды. Хелен могли видеть в моей компании в принципе. Неоднократно. У нас ничего быть не может, она неживая, к тому же замужем за моим (тоже неживым) приятелем. Вообще, она уже пару дней не отвечает на мои звонки, но тому может быть масса объяснений. Я и Джо звонил, мне про Клода узнать хотелось.

«Позже. Лично. Занят», — наговорил в быстром темпе вурдалак и сбросил вызов. Если Джо занят, то и Хелен с ним, я так думаю.

Чья тогда прядь? Катина? С чего бы ту в подруги записывать? Одна маленькая благодарность вроде как не повод.

— Кем пахнет? — невежливо пихнул волосы под нос Кошару.

Тот втянул воздух, чихнул.

— Мертвой золой пересыпано, не учуять, — виновато ответил овинник. — Пальцы замарал, не видишь?

И впрямь, кожа измазалась. Протянул между пальцев волосинку, вдруг цвет изменился от золы? Я в этих красках не понимаю. Убедился, что темное — не зола, реальный цвет. И решил не забивать себе голову ерундой.

Не суть. Схожу да разузнаю. Постарались, пригласили, уважить надо... напоследок. Жаль, что первый, деревянный Боровой мост в войну был разрушен и после перестроен в железобетоне. Такой мог бы быть хороший погребальный костер для тех, кто меня на встречу столь экзотическим образом зазвал.

— Идти не вздумай, — как мысли мои прочел Мал Тихомирыч. — Дурное место, гиблое. Мы тебе говорили о нем. Ты живым нужен, а не мертвым-бездыханным!

Под конец речи парадник аж на крик перешел, голос сорвался предательски.

Не спорю, мост самоубийц, так по-доброму зовут петербуржцы это дорожное сооружение через Обводный канал, не лучшее место для прогулки. Но кто сказал, что в самоубийцу буду играть я?

— Не ходи, — поддакнул шерстистый. — Вижу, что хочешь. Не надо. Прислушайся хоть единожды к совету доброму.

— Хорошие вы мои, — вздохнул я. — Я непременно пойду. Мне бросили вызов, и я, признаться, этому даже рад. Определенность появится хоть какая-то. Да не войте вы, как над покойником, пусть те, кто меня зовет, белые тапки готовит, а от