Гори, гори ясно - Карина Вран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ага, спасибо за совет, — поддакнул для вежливости, для меня же стараются.
— Расковник, пожалуй, туда же, — Арктика все перечисляла презенты от лесовика, а я удивлялся: туесок не велик, как в него столько «сена» поместилось. — Хотя, если тебе нужно будет открыть сложный замок и услуги ведуна-зелейника окажутся дешевле, чем взломщика из людей, оставь. Тут тебе виднее.
«Оставлю», — решил для себя я и подумал об отцовском сейфе. Скорее всего, из него все вытащила и увезла мать, но вдруг нет? А кода к замку мне никто не говорил.
— Самое ценное, — Таша продемонстрировала что-то, завернутое в кусок холстины и перевязанное тесемкой, сплетенной с какой-то травой. — Мандрагыр.
— Мандрагора? — услышал я что-то, кроме чертополоха, знакомое.
— И так, и так назови, суть одна, — пожала плечами Бартош. — Корень предлагаю придержать, у него множество применений, от обезболивающего действия до лечения бесплодия. При грамотном обращении, разумеется, и это я не про себя. Тебе достался корешок лет десяти, может, двенадцати. Не сильна в определении. Если решишь продать, лучше не за рубли продавай, меняй на что-то существенное.
— Вроде долга? — спросил.
— Или определенной помощи в сложном деле, — подхватила мысль Таша.
Я поблагодарил помощницу, допил забытый в процессе своеобразной инвентаризации отвар. Потом быстренько собрался и утопал в лес, в самую пущу. Тренироваться. Отрабатывать замысел, который очень надеюсь применить к одному клыкастому по осени.
Подруга собрала мне перекус и термос с чаем. Свой укрепляющий отвар не дала, его пить следовало один раз в день, до завтрака. В мое отсутствие Бартош собиралась заняться участком. Огород городить в августе месяце чушь несусветная, а всяким там кустарникам и плодовым деревьям ворожея могла помочь.
На пепелище в окружении мощных вековых стволов я тренировался до седьмого пота. Додумывал, оттачивал, усложнял. Отбрасывал лишние заморочки, пробовал упрощенную версию моего пылкого привета вурдалачине. Совершенствовал. Жег, жег и жег.
В разных масштабах: от тонких выплесков пламени, сравнимых с лезвиями кинжалов, до полномасштабных взрывов, когда огонь раздувался на всю пущу и воздымался над верхушками сосен.
Лесовик не показывался. Если и приставил ко мне «глаза», то я их не замечал. Не до того было. Отпуск короток, а замыслов громадье. Пуща — идеальное место для того, чтобы «вжарить» на полную — далека от Питера, и в том ее единственный недостаток.
Потому отжигал я до сумерек. Вежливо попросили меня из лесу добрым: «Ух!» — в довольно неожиданный момент, в состоянии абсолютной сосредоточенности.
— Заканчиваю, — бросил через плечо.
А вот и «глаза» Евсея, видимо, как раз тот Ух, что мое прибытие в глушь сию засек и доложил «начальству», лесовику то бишь.
Полыхнул напоследок да зашагал по тропке, на ходу высказал благодарность за полигон и за сервис. Конечно, договоренность про мертвущу у нас с Евсеем случилась ранее, на основании моих трудов, но от пары слов язык не отвалится. Древней нечисти приятно, мне не хлопотно.
С утра, едва смолкли петухи за рекой, я уже мчал на байке по объездной дороге. Таша осталась на хозяйстве. Благо, с Нелидом они поладили, и я был спокоен за их кооперацию. А я поехал забирать из серых холодных (в мое отсутствие) стен городской многоэтажки своего хвостатого товарища. Пока этот товарищ, в кругу своих именуемый Кошаром, те стены со скуки не спалил и не разнес. Он может.
О дороге говорить особо нечего. Подвел механического коня к водопою, то есть, на заправку заехал. На быковатых автолюбителей, которым мотоциклист на дороге, ровно красная тряпка, забил. Ибо не стоят нервов.
Человек ко всему привыкает, как к плохому, так и к хорошему. Вот и к просторам необъятной нашей родины взгляд привык, замылился. Словом, доехал и доехал.
— Явился, не запылился, — криво ощерился, приложил клык о клык овинный хозяин. — Ан-нет, запылился, да еще как. П-ть-х-хи!
— Будь здоров, — на автомате пожелал я. — Чтобы не пылиться, мне следовало ехать медленно, делать остановки, отряхиваться. Может, где-нибудь остановиться на чаепитие. А я несся на пределах скоростных ограничений, чтобы поскорее добраться до дому. Где меня, похоже, не особо-то и ждут.
Шерстистый разлегся в проходе. Коридор узкий, я широкий, а перешагивать овинника, чтобы разуться, вроде как непочтительно.
Намек он понял, взвинтился на тумбу молниеносно.
— Ждем-пождем мы тебя, Андрей, — с грохотом выкатился из кухни Мал Тихомирыч. — Приблуда помойная кочевряжится. Но кашу он у тебя не зря ест!
— Действительно? — сделал вид, что удивлен услышанным. — И в чем же заключается незряшность? Погодите чуточку с рассказом, я хоть руки с дороги вымою.
Главное действующее лицо (или вернее сказать морда?) грядущего повествования фыркнуло и ускакало в сторону кухни. По возне я заключил: чайник на огонь ставит.
Не ошибся, встретили меня на кухне чаем и заветренными пряниками.
— Как, значится, убыл ты второго дня, — засиял глазами-плошками парадник, явно не терпелось ему поделиться новостями. — Нагрянули тати. Двое. Андрей, ты как в воду глядел!
— В огонь, — хмуро выдал поправку Кошар.
— Та хоть в куда! — отмел исправление парадник. — Не сбивайте. Засек я, значится, чужаков внизу еще. Гости, знаете ли, по-иному себя ведут. По сторонам не зыркают, точно шарят гляделками: кто, что, где? Не шушукаются. А эти — чисто шмыги, ей-ей!
Я не упустил момента переброситься взглядами с овинником. Мой передавал послание: «Я же говорил! А ты упирался, балбес». Недовольный Кошаров ответ был таков: «Ну и что? Раз в год и палка стреляет».
— Как на этаже на этом стали в замочке ковыряться, — продолжал тем временем описывать визит лихого люда в нашу парадную Мал Тихомирыч. — Так я твоего помогайку озадачил. Настропалил. Замочки на общих дверях плохонькие, одна декорация, так что недолго шмыги возились. Выжидали мы, что прощелыги дальше уделают, и дождались: те давай совать штырьки-прутки в замочные скважины. Сноровисто, один в верхний замок, другой в нижний. Ну да шустрилам шустрить положено, живут они с того.
— Теперь уже вряд ли, — фыркнул Кошар.
— Да-а, — потер ладошки парадник. — Славно вышло у нас. Мне ж, Андрей, негоже человекам являться, не считая деток малых, неразумных еще. А у рожи наглой запрет. Тебя нет, и ему