Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

— Я буду кофе, — сказал Филипп. — В городе я точно бы схватил колу, но здесь и прохладнее, и с пирожком будет лучше смотреться, — заключил он, дотянувшись до мешка, который Я'эль только что положила на расстеленное полотенце, и вытянув из него румяный пирожок.

— Закат сегодня будет где-то в 8:20. Я хочу полностью погрузиться в него, так что у меня где-то полтора часа в запасе, — словно рассчитывал вслух свое время Саад после того, как они умяли все пирожки и большую часть булок и перешли к фруктам. — Вполне хватит для того, чтобы закончить историю.

Он выбрал себе яблоко побольше и, внимательно разглядывая его, словно читая текст на его кожуре, неторопливо продолжил свой рассказ, откусывая от яблока в моменты, требовавшие предоставления слушателям небольшой паузы для размышлений.

— На свете нет абсолютного зла. На свете нет абсолютной силы, которой невозможно было бы найти противосилу. — Саад откусил первый кусок. — На свете не могло не найтись метода остановить Батала в его кровожадной агрессии, корни которой уходили в чистое желание освободить землю от угнетателя. Но ни козни врагов, тщетно пытавшихся остановить его, стали причиной его конца, ни опасения Правителя собственного народа, давно уже чувствовавшего шаткость своего авторитета в сравнении с Воином Номер Один, ни даже конфликты внутри страны.

За год до своего первого геройства Батал был обручен, а вскоре и женился на девушке, к которой испытывал искренние чувства уже года три, хотя жили они в одном городе и, можно сказать, росли вместе. Звали ее Амина.

Аарон хотел было что-то спросить, но Саад жестом остановил его.

— Позже, Аарон, ладно? — мягко попросил он. Аарон кивнул.

Саад задумался, потом откусил от яблока небольшой кусок, помолчал еще немного, размышляя о чем-то, и продолжил.

— Особой красотой Амина не выделялась, да и по характеру она была спокойной, тихой, даже немного застенчивой. Если честно, то и Батал был самым обыкновенным парнем, добрым, справедливым, открытым. Это война превратила его в жестокую машину убийства.

Наблюдая за заходом солнца, слушая бесконечное журчание реки и песни птиц, встречавших занимающийся день, Амина и Батал часто беседовали на разные темы, и в последнее время все чаще и чаще — о грядущей войне. Тогда-то он и принял решение стать воином. Он ощутил в себе великую силу, которой хватило бы не только для защиты своего дома, но и всего своего города, а посему и всего народа. Амина поддерживала его боевой дух, но чем дальше, тем больше она боялась потерять его.

«А вдруг с тобой что-то случится? Вдруг тебя возьмут в плен? Вдруг нас возьмут в плен? Может это и хорошо, что у нас пока еще нет детей, но что будет с теми, у кого они есть?»

Эти вопросы начали понемногу беспокоить Батала, он стал часто хмуриться и мысли его терялись где-то глубоко внутри себя. Однажды один из таких вопросов привел его в некое неспокойное, раздраженное состояние, и Батал почувствовал, что с ним произошла необратимая метаморфоза. Его дух призывал тело оторваться от прежней жизни и следовать за ним. Дух Грозного Воина стал властвовать его умом, сердцем и волей.

Когда же Батал вернулся из первого победоносного рейда домой, Амина его, можно сказать, не узнала. Да, это был тот самый среднего роста черноволосый парень с острыми чертами лица, с карими глазами, с тем же голосом и повадками, с тем же широким шрамом на лбу, которым его еще в детстве наградил соседский мальчишка, но окружавшая его аура и неотступно сопровождавший Дух были ей совершенно незнакомы, пугали ее и заставляли сторониться мужа.

Будучи уже важной персоной не только в городе, но и во всей стране, Батал все реже мог оставаться со своей женой, и это печалило ее. Но доброе ее сердце не давало ей впасть в отчаяние, и однажды она попросила у Батала совета.

«Не найдется ли и для меня какой-нибудь работы рядом с тобой? Тогда мы оба будем работать на благо народа, не отдаляясь далеко друг от друга.»

Амина специально вынесла вперед общие цели, а свое семейное счастье отодвинула на второй план. Доброе сердце в сочетании с прозорливым умом сделали свое дело, и уже на следующий день Батал сообщил ей радостную новость.

«Я думаю, что тебе будет нелегко помогать раненым воинам, которых будут привозить в лазарет, находящийся по соседству с нашим штабом, но я буду очень рад, если ты примешь мое предложение. Мне пошли навстречу и предложили это место, когда я…»

«Я согласна! Батал, я благодарна тебе за твою помощь. Ты так быстро смог все сделать!»

Амина бросилась ему на шею и поцеловала его в колючую щеку, прислушиваясь к колебаниям его души, но ничего значимого она не почувствовала.

Словно дразня Амину и испытывая ее любовь, судьба снова и снова разлучала их, посылая Батала то в один, то в другой поход, возвращая его с победой и показывая Амине, как все дальше и дальше отдалялся он от нее в своей славе. Большей близости, чем она уже имела, Амина у мужа не просила. Она решила целиком посвятить себя своему делу, которое любила, хотя оно и было тяжелым испытанием ее воли и выносливости. Словно светильник носила она с собой по лазарету, освещая им помещения, в которые входила, потому что с каждым ее появлением лица раненых бойцов становились светлее, они улыбались и обретали надежду.

После одного из последних жестоких набегов на соседей между Баталом и Аминой в первый и в последний раз произошел серьезный конфликт. Батал вернулся домой хмурым, попросил дать ему еды и, ни слова не говоря, принялся есть. Амина суетилась вокруг стола, уходила на кухню, снова возвращалась, а потом села напротив мужа и стала ждать удобного момента, чтобы задать вопрос.

Саад обглодал все, что оставалось съедобного на яблоке, оставив только худенький скелетик на сухом хвостике с непонятно какой силой удерживаемыми бурыми косточками, и принялся неторопливо пережевывать. Солнце плавно спускалось по все гуще багровевшему у горизонта