Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

наказание, которого, на твой царственный взгляд, они достойны. Итак, помни: они — предатели. Всего лишь двое предателей, не поверивших в идеалы того общества, в котором они жили всю жизнь, которое дало им все, что у них было, которое взрастило их, воспитало, грело, кормило. И что же, ваше величество, мы прикажем с ними сделать?»

Теплый летний воздух не только не холодил нагие тела обреченных, но и приятно обвевал их, но они более не могли почувствовать ни одно из доступных человеку наслаждений и лишь продолжали обреченно смотреть в глаза несчастного капитана. Его же сковывал исходивший из его сердца парализующий, леденящий страх. Слова так бы и не вырвались из его груди, если бы не Батал, который вынул из замаскированных на штанине ножен огромных размеров тесак и, сдвинув брови, сделал три шага в его сторону. «Приказывай!», приказал он.

«Отруби им головы», тихо промолвил офицер, бессильно опустив глаза. В воздухе повисла тишина. Выдержав паузу, пленник сделал усилие и поднял глаза. Его взору предстала широченная улыбка Батала. Доброй она показалась бы в мирное время — у домашнего очага, в шумном трактире, на рекламном плакате, но сейчас, увидев ее, страх еще крепче сдавил горло короля поневоле, и он вздрогнул. Словно с нетерпением ожидая этого момента его слабости, все присутствующие в один момент громогласно засмеялись, хлопая в ладоши, тыча в капитана пальцами и улюлюкая, а громче всех смеялся Батал. Вскоре он поднял руку, призвав всех к тишине, которая повисла в воздухе так же резко, как и была нарушена. Развевая в воздухе последние отголоски их истеричного смеха, низкий бас Батала произнес приговор.

«Командир, мне казалось, что ты знаешь для чего тебя сюда привели. Вспомни то, что мы обещали с тобой сделать. Ты сам должен на своей коже почувствовать то, чего ты избежал своим признанием, но чего никогда не избежишь, если будешь хоть в чем-то противодействовать нам.»

Саад сделал паузу и оглядел притихших, давно уже остановившихся на полпути к вершине горы спутников.

— Давайте продолжим путь. Я хочу увидеть, как солнце будет опускаться за этот чудный горизонт. Хочу успеть дойти до вершины и не проголодаться раньше срока. Там уже и отдохнем.

Я'эль повела колонну за собой, а Аарон с Филиппом последовали за ней. Саад замыкал строй, продолжая рассказывать свою историю. Рассказчика не было видно, но его голос уже начал было рисовать в сознании аудитории безумные картины предстоящих пыток, когда Саад вдруг перестал пересказывать леденящие души слова Батала.

— Но что именно обещали сделать с пленником солдаты и что он сейчас, как бы неверно и цинично это не звучало, приказывал палачам делать с несчастной парой я вам не расскажу. Не расскажу, потому что все эти пытки лишь беспощадно и жестоко калечили жертвы, но не лишали их жизни, и все, кто слышал эту историю в деталях, просили только сказать, что их мучения в конце концов были прекращены. Скажу лишь одно: то, как именно это было совершено, заставило содрогнуться самих пытавших.

Молва о кровожадности Батала мгновенно разнеслась по селениям. Имя его вгоняло страх в сердца его врагов. После того, как несчастного капитана перенесли обратно в темницу и оставили там лежать несвязанным, он целых два дня не мог не только рассказать об увиденном, но и даже прийти в себя. Видя его, плененный помощник пытался понять, что произошло. Пытали ли его? Били? Начиняли наркотиками? На его теле не было ни царапины, но выглядел он так, словно из него вытянули все силы, волю и саму душу, и мало чем отличался от лежавших рядом мешков с картошкой. К вечеру он провалился в сон, во время которого то и дело вскрикивал и выговаривал обрывки фраз как на своем родном языке, так и на языке того народа, на землю которого он совсем недавно ступил вместе со своим полком и в которой сейчас буквально находился. Лишь когда свет занимающегося утра начал достигать какого-то шаткого компромисса с тьмой подземелья и в ней стали проступать очертания дверного проема, капитан сказал единственную цельную фразу, не лишенную смысла: «Если ты увидишь, что тебе не получится сбежать, сразу убей себя». Перед глазами у него все так же стоял Батал и, тыча в него окровавленным тесаком, повторял свою мантру: «Запомни, эти двое лишь жалкие предатели из нашего народа, вы же — военные, пришедшие на нашу землю с оружием. Представь теперь что мы будем делать с вами! Запомни, эти двое лишь жалкие предатели…»

Все, в том числе и противник, считали именно это происшествие ключевым в переломе военных действий. Уже совсем скоро повстанцы с легкостью вытеснили неприятеля со своей земли, а после начали гнать его чуть ли не до дома, нещадно расправляясь со всеми, кто пытался каким-либо образом помочь отступающим. Нередко отряды, выступая вперед, распространяли ложную информацию о том, что в их рядах стоит сам Батал, и получалось, что в наступлении одновременно участвовали несколько отрядов, утверждавших, что это он ведет их в бой.

Командование армии противника понимало, что Батал — самый обычный человек, которого можно уничтожить, но уничтожить страх в сердцах своих воинов они были не в состоянии. Батал стал Человеком Номер Один — героем на родине, врагом — за ее пределами. Не оставив окончательно надежду на его уничтожение, они пытались создавать союзы с правителями соседних земель с целью объединить силы против угнетателя. Однако таких правителей было совсем немного, ведь разум предписывал поддерживать дружбу с сильным соседом, а не приобретать в его лице опасного врага.

Вдохновленный победами, Правитель страны выслушал Батала, когда тот обратился с настоятельным советом незамедлительно расправляться с любым из соседей, если тот будет обличен в действиях, направленных против них. Шпионы с легкостью добывали соответствующую информацию и переправляли ее в руководство быстро набиравшей силы армии повстанцев, и вот уже в третий раз вслед за объявлением войны выступала армия Батала, которой не мог противостоять ни один противник.

А теперь, когда мы взобрались на эту прекрасную гору — как же здесь красиво! — давайте устроим привал, — предложил Саад.

— Булки-пирожки, — объявила Я'эль, расстегивая молнию своего рюкзака.

— Горячий кофе или холодная кола? — спросил Аарон, вытаскивая из своего термос с кофе и