Жертвы Ялты - Николай Толстой

«Было бы крайне опасно намекать советскому правительству, что мы считаем себя вправе оставить на Западе лиц, которые, несомненно, являются советскими гражданами, но не желают репатриироваться в СССР».

Вскоре от Черчилля пришел ответ:

«Большое спасибо за записку от 27 июля о возвращении советских граждан в СССР. Я согласен, что предпринимать в этом деле какие бы то ни было дальнейшие шаги не нужно».

Тем временем недовольство военных на местах продолжало расти. Английские офицеры, охранявшие украинцев в Чесенатико, узнав о событиях в Австрии, «заявили властям, что украинцы должны избежать подобной участи». Комендант лагеря, капитан Том Корринж, послал еще более резкий протест и добавил:

«Если приказ подлежит выполнению, пришлите заодно похоронную команду».

Позже он узнал, что его рапорт был переслан в МИД — очевидно, по инициативе какого-нибудь сотрудника штаба союзных сил в Италии.

Многое говорило за то, что на сей раз вряд ли удастся сохранить операцию по выдаче пленных в тайне. Интерес к делу выразили влиятельные лица. Например, генерал Андерс, командующий польскими войсками в Западной Европе, жаловался на то, что советская миссия в Италии пытается похитить польских граждан. И похоже было, что многие из тех, кого стремились заполучить Советы, объявят себя польскими гражданами. Ватикан 5 июля обратился в Госдепартамент и английский МИД с просьбой не отправлять украинцев в СССР. Американцы в ответном письме объяснили, что репатриации подлежат только те, кто до 1939 года был советским гражданином. А британский МИД вообще «не хотел привлекать внимание к этому аспекту соглашения, противоречащему нашему традиционному отношению к политическим беженцам»; и потому сотрудник МИД Джон Голсуорси считал, что на просьбу Ватикана лучше не отвечать.

Скорее всего, Черчилль просто боялся повторения кровавых событий в Лиенце — только на сей раз об этом еще узнала бы и общественность. Но едва он получил заверения, что этого не произойдет, как сомнения покинули его. Кроме того, советская делегация явно придавала большое значение этому вопросу; он еще несколько раз возникал в ходе конференции, и в итоге политика насильственной репатриации, принятая союзниками, осталась по существу без изменений.

Советские притязания на граждан стран, оккупированных СССР в 1939–1940 годах, не воспринимались союзниками всерьез. И американцы, и англичане ясно дали понять, что не собираются выдавать Советам поляков или прибалтийцев. Термин «советский гражданин» (которому в Ялтинском соглашении не было дано определения) с самого начала относился только к лицам, жившим в пределах границ СССР до 1939 года. Тысячи или даже миллионы жителей Эстонии, Латвии, Литвы, Восточной Польши и Бессарабии подпали под определение «перемещенные лица». И советские власти настаивали на том, что они являются гражданами СССР, тогда как западные державы их таковыми не признавали. Месяцами, если не годами, эти люди жили в страхе, что их насильно отправят в СССР, но, насколько известно, союзники никогда не рассматривали такую возможность. Это наверняка вызвало бы слишком громкое возмущение общественности. Советы были недовольны, однако смирились, и это наводит на мысль, что вряд ли они осмелились бы на решительные действия, если бы союзники оставили на Западе и тех, кто к тому времени еще не был репатриирован против своей воли.

Одной из групп, не без оснований опасавшейся выдачи, были солдаты латвийского легиона ваффен СС. Из двух дивизий легиона одна, 19-я, закончила войну в окружении в курляндском мешке. Другая, 15-я, после ожесточенных боев на Восточном фронте была в августе 1944 года отозвана в Германию для переоснащения. Когда стало ясно, что падение Германии не за горами, дивизия двинулась на Запад и сдалась американцам. Пленных разместили в лагере с прочими частями СС. Во время июльской передислокации американских войск, проведенной с целью расширения западных границ советской оккупационной зоны, латышей перевезли в лагерь под Гамбургом. Ян Богарт, служивший во фламандской дивизии СС, вспоминает, что солдаты латвийского легиона отличались прекрасной дисциплиной. На перекличку они всегда выходили под руководством своих офицеров, строем, с приспущенным флагом и пением национального гимна. У них был сын полка — мальчик лет пяти-шести, одетый в пригнанную по его крошечной фигурке форму СС.

Богарт и его сотоварищи понимали, что «после включения района в советскую оккупационную зону латышей скопом передадут Советам». Латыши тоже боялись этого, но до поры до времени ничто не подтверждало эти страхи — их даже на запад повезли, подальше от советской зоны. Группа примерно в 4 тысячи человек находилась в Восточной Фризии, на границе с Нидерландами. Солдату 15-й дивизии Джону Антоневичу хорошо запомнилось то трудное время. Несколько месяцев они жили в лагере на полном обеспечении англичан, но их будущее оставалось смутно и неясно. Генералу Драгуну из советской миссии в Париже, несомненно, выло известно их местонахождение, и, наверное, он всячески добивался от англичан выдачи этих закоренелых антисоветчиков. И можно представить себе, какие потребовались усилия, чтобы противостоять этим требованиям, тем более что дивизия действительно воевала против СССР, да еще к тому же входила в войска СС — такая связь обычно порождала некоторые не всегда верные ассоциации.

Солдаты были вынуждены довольствоваться слухами и догадками. Ничего не знали и английские отряды, охранявшие лагерь, и служба Международной комиссии помощи беженцам, доставлявшая еду. Однажды командир дивизии полковник Осис вернулся из английского штаба в необычайном возбуждении. Вскоре по лагерю разнеслось, что всем следует срочно «исчезнуть». «Каждый бежит особняком, — объяснял полковник, — иначе нас всех репатриируют». Обитатели лагеря разом взялись за дело. Через земляков из лагерей перемещенных лиц раздобыли гражданскую одежду и документы — несомненно, липовые. Джон Антоневич ушел накануне нового, 1946 года, а в первые дни января все население лагеря словно ветром смело. Большинство нашло приют в относительно безопасных лагерях для перемещенных лиц, расположенных по соседству. К июню 1946 года все латышские части, содержавшиеся в Германии и Бельгии, были освобождены из лагерей для военнопленных.

Другим прибалтийцам повезло значительно меньше. В конце 1945 года Энтони Шорланд Болл, капитан Лейкширского полка, был отправлен в распоряжение военной администрации в Гревен, нод Мюнстер, где была русская «деревня», находившаяся под контролем советских войск. В обязанности Шорланда Болла входила организация транспорта для доставки этих русских на родину. Обычно он обеспечивал около десяти грузовиков, а затем, когда все было готово, следил за их отправкой. Перед посадкой он должен был удостовериться, что все пассажиры действительно советские граждане. Проверка проводилась по следующим правилам: русских приводили под охраной к месту сбора, где сажали в грузовики, и Шорланд Болл по очереди подходил к каждому грузовику с экземпляром Ялтинского соглашения и картой СССР в руках. Показывая сидящим в грузовике карту, где были четко обозначены границы СССР до 1939 года, он объяснял через переводчика, что те, кто жил западнее этих границ, не обязаны возвращаться, а те, кто не желает ехать, могут слезть с грузовика. Эту работу капитан Болл выполнял с августа до декабря. Но ни разу никто из пленных не воспользовался случаем назвать себя несоветским гражданином. Если учесть, что грузовики окружали советские солдаты с автоматами, вряд ли это покажется странным. Стоявшие тут же советские офицеры и вовсе держали пальцы на взведенных курках. Как вспоминает Шорланд Болл, пленные «не осмеливались говорить, советские войска внушали им ужас…» Даже переводчица, молодая латышка, тоже, казалось, была охвачена ужасом и старалась ни на шаг не отходить от английского офицера. Трудно удержаться от вывода, что таким образом советская военная миссия вывезла в СССР немалое число прибалтийцев и поляков.

В конце лета 1945 года теоретическая сторона вопросов, связанных с насильственной репатриацией, была совершенно ясна, чего нельзя сказать про сторону практическую. Англичане без колебаний согласились на применение силы, американцы — после некоторых колебаний — заняли ту же позицию. Правда, в обеих армиях имелось значительное сопротивление этой линии, но если английский генерал, вроде Александера, мог просто игнорировать однозначные инструкции, то американские военные и политические деятели, казалось, были совершенно сбиты с толку противоречивой политикой своего правительства.

Не далее как в декабре Александр Кирк, политический советник США в Италии, получил от Стеттиниуса категорическое заявление, что Соединенные Штаты решили возвращать всех советских граждан, «независимо от их желания». 7 августа Кирк обратился к новому государственному секретарю Бирнсу с просьбой подтвердить неизменность политики США в этом вопросе и получил положительный ответ. Кирк, скорее всего, знал, что Госдепартаменту не нравится вся эта история, и он счел полезным еще раз поднять вопрос о применении штыков для возвращения людей в СССР, на смерть и муки. Впрочем, даже Кирку не было известно, что в это время разворачивалась операция, в ходе которой американским солдатам предстояло понять, чем именно занимались в Австрии их союзники англичане.