Чаша ярости: Мой престол - Небо - Артем Абрамов

– Оруэлл! Здравствуй, друг! - Нгамба поднялся из-за стола, обнаружив взгляду гостя не заправленную в брюки рубашку - контраст с вечно застегнутым на все пуговицы шефом протокола. - Как жизнь в Храме? Как Иешуа?

Поведение у Великого Президента было тоже не ахти какое протокольное, но Петр привык.

– Спасибо, просил передать вам привет и небольшой, скромный подарок. Там, во дворе...

– Хорошо, Джозеф, о подарках потом. У меня для тебя тоже кое-что имеется. Но это после. Сначала - дело. Выпьем?

Хорошее, но пустое "дело"...

После "дела" все-таки удалось сконцентрировать внимание Нгамбы на документах, принесенных Петром с собой. В них шла речь о передаче дополнительных ста гектаров земли Храму под жилую застройку. Для общины это было важно, поскольку начинался кризис с площадями - без конца прибывающих христиан было все труднее и труднее размещать. Теперь же, после освоения свежеполученной земли, можно будет облегченно вздохнуть и забыть о проблеме перенаселения еще минимум на полгода - пока эти гектары зарастут жилыми домами. Дальше - опять подарки, опять выливание с Нгамбой, и опять Петру заниматься не своим делом, черт побери! Можно было бы отрядить под это кого-нибудь, но Нгамба любит мистера Оруэлла и любому другому может если не отказать впрямую, то отложить вопрос в такой долгий ящик, что в Храме несколько поколений успеет смениться, прежде чем вопрос всплывет. Да и не станет с Нгамбой никто пить. Потому что не выдержит. Петру-то что? Хоть литр чистого спирта влей - ничего не будет: паранорм есть паранорм, а вот откуда у Нгамбы такие феноменальные способности к выпивке - загадка. Президент сохраняет чистоту сознания в любое время от старта процесса пития. Правда, тело его не всегда слушается, подводит, случай с лестницей тому подтверждением, но мозг Нгамбы своих качеств не утрачивает пропорционально количеству выпитого, как было бы с любым, даже самьм крепким в этом смысле, человеком.

Видать, гены.

Концом официальной части визита послужил так ожидаемый Петром ритуал, когда золотая печать, извлеченная из сейфа, с гулким бумом оставляет на документах свой замысловатый след. Нгамбе нравился этот обычай, явившийся из глубины времен или сохранившийся в Конго, - постановка печати со всеми сопутствующими моментами: золотая коробочка со штемпельной подушкой, массивная промокашка с ручкой в виде головы льва и, конечно же, молодецкий размах, с которым немудрящий предмет обрушивается на ни в чем не повинный лист пластика. Современные лазерные маркеры Нгамбу не привлекали.

– Была бы возможность, писал бы на бумаге чернилами, ей-богу! - как-то признался он Петру.

Тем-то и нравился этот простой конголезский вояка Мастеру Анохину - своей архаичностью, любовью к теплым, живым вещам: бумаге, чернилам, ботинкам из натуральной кожи на шнурках, старому доброму виски, наконец... И еще: с детства, видимо, вошедшей в плоть, кровь и сознание абсолютно детской вере в Бога. Мама научила? Папа ремнем вбил?.. И ведь поэтому он, Нгамба, так и влюбился в Иешуа, поверил ему сразу и навсегда, услы-кал на той знаменитой говорильне в ООН и предложил свою помощь - любую, какую Мессия пожелает. Мессия пожелал страну Храм. Стране Храм пока хорошо было в стране Конго.

Нгамба мысли читать не умел. Но попал в точку, если иметь в виду старые вещи. В смысле - антикварные.

– ...Вот я и говорю, что теперь делают? Хреновина какая-то, а де выпивка. Переливается всеми цветами радуги, на вкус - какая ни пожелаешь, а вот нет в ней... чего?

– Чего? - вежливо спросил Петр.

– Души! - торжественно сказал Нгамба. - Души нет. Синтетика есть, а души нет. Эх, жалко, что такой выпивки сейчас все меньше и меньше... Ты видел мой погреб?

Петр видел. Раз десять. И Нгамба это знал. Но Петр в свою очередь знал и то, что Нгамба хочет сейчас услышать:

– Да, видел. Там замечательно. Хотелось бы посмотреть еще раз.

Ну почему же не оправдать ожидание человека, у которого и радостей-то всего ничего в жизни - машины да выпивка с добрым и безотказным другом.

На сей раз выпивка случилась легкой. Не тяжелые в большом количестве ромы, кальвадосы, коньяки, арманьяки, виски - пусть и отборные, элитных сортов и лучших годов, но все ж труднопереносимые с точки зрения крепости... Ну, может Петр выпить бочку без последствий для здоровья, говорилось уже, но ведь хочется вкусного. Нгамба такому умозаключению обиделся; это у меня, сказал бы, невкусное. Да такой коньяк, как у меня, в мире если и остался, то опять же у меня! А виски? Где еще найдешь виски две тысячи шестьдесят первого года? Только у коллекционеров, а они пить не дадут. А он, Нгамба, не только дает, но и требует: пей, гость дорогой... Итак, Нгамба обиделся бы, поэтому Петр никогда подобных мыслей вслух не высказывал, пил себе, чокался, тосты произносил.

Но сегодня предлагалось вино. В больших количествах оно тоже вкус теряет, но Нгамба почему-то к вину относился куда более трепетно, нежели к крепким напиткам, и когда дело доходило до вина, питие ограничивалось тремя-четырьмя бутылками.

Винная коллекция у Нгамбы была поистине царской.

"Petrus" - начиная с двадцать второго года.

"Mouton-Rothschild" - с восемнадцатого.

"Leoville-las-Cases" - с двадцать пятого.

"Haut-Brion" - с двадцатого.

"Ducru-Beaucaillou" - аж с одиннадцатого!

Ну и итальянские - "Tignatello", "Solaia", "Sassicaia" "Barbaresco"... Испанские - "Vega Sicilia", "Marques de Murrieta"... И калифорнийские, и чилийские, и южноафриканские - последние вообще рядом, хотя до сих пор виноделы не научились хранить их... И белые, и розовые, и сладкие, и полусладкие... Общее число бутылок - за пять тысяч штук.

Славно подегустировали - под фрукты, хотя оные никогда не считались хорошей закуской к красному вину. Но Нгамба Петра не есть приглашал.

Уходили - Нгамба от души выдал обещанный подарок: запыленную бутыль "Петруса" урожая былинного тридцать девятого. Петр подарок принял - с реверансами и душными объятиями.

На выходе из погреба Нгамба вдруг застопорился перед ступеньками, задумался о чем-то. Петр вопросительно посмотрел на президента - что, мол, такое случилось? Почему закручинился, головушку повесил?

Вместо ответа Нгамба с сопением уселся прямо на каменные ступеньки и, подперев голову рукой, уставился в полумрак. Петр постоял чуток, а потом сел рядом. Молча. Ценную бутылку поставил обок.

В воздухе носилось предчувствие некоей беседы.

– Вот я иногда думаю... - медленно произнес Нгамба и замолчал на полуфразе.

Точно. Беседа. Да и начало у нее хорошее. Думает, понимаешь, иногда.

– ...А на хрена все это?

Ну, как тут ответишь? Петр просканировал мысли Нгамбы и понял, что речь не о погребе, на который президент так задумчиво смотрит. Тут все круче. До неожиданности.