Поединок чести - Рикарда Джордан

Как оказалось, ночью граф отправил эскорт для Женевьевы и мавританки, — как уже заметил Соломон, похоже, он понял, что женщины легко могли воспротивиться одному рыцарю. Поэтому на следующий день все они отправились в путь большой группой. Мириам настояла, чтобы девушки путешествовали в соответствии со своим положением, а не как беженки, лишь с самыми необходимыми вещами. Женщины ехали на иноходцах, две повозки везли их сундуки. Мириам снова облачилась в восточный наряд и выглядела чрезвычайно загадочной. Погрузить катапульты, к ее величайшему сожалению, времени не хватило. А ведь две дополнительные повозки не смогли бы замедлить их продвижение. Впрочем, обществу и так потребовалось почти два дня, чтобы преодолеть несколько миль до Тулузы.

Авраам и Мириам ночью покинули палатку, чтобы понаблюдать за звездным небом. Мириам достала свою астролябию и начала производить расчеты.

— Ну и? — спросил Авраам. — Что ты видишь?

— Осаду, — ответила Мириам. — Для этого мне лишь нужно задействовать подходящие созвездия. Я еще вчера говорила с твоим дядей — дело идет к третьей осаде Тулузы.

Авраам нахмурился.

— Но зачем Монфору сперва уходить, а затем возвращаться?

— Чтобы не потерять лицо. Народ непременно хотел, чтобы вернулся граф, а Монфор наверняка понимал, что не сумеет подавить мятеж. А теперь он сожжет несколько деревень, чем вызовет недовольство жителей графом. Они ведь надеялись, что он снова будет их защищать. Но что делает он? Призывает двор в Тулузу! Вскоре от восхищения, вызванного его возвращением, не останется и следа. И тогда Монфор снова нападет. Лучше всего тогда, когда юный граф со своим войском будет сражаться где-то в другом месте. В любом случае Раймунду не стоит основательно обустраиваться, и мне было бы спокойней, если бы наши катапульты были у нас под рукой.

Граф принял свою предсказательницу сразу же после ее въезда в крепость, Мириам даже не успела переодеться. А всех девушек он пригласил на праздничный ужин в рыцарский зал, что не совсем отвечало правилам этикета, поскольку недоставало хозяйки для присмотра за «двором любви». Графиня Леонора все еще пребывала при дворе короля Иоанна. Однако для Раймунда это не было препятствием. Похоже, он исходил из того, что мавританка до сих пор отлично справлялась с обязанностями воспитательницы девочек. Так что она могла и на ужине присмотреть за ними и юными рыцарями.

Ариана и другие младшие девочки пребывали в возбужденном состоянии. В Монтальбане им никогда не позволяли ужинать с рыцарями. Разумеется, в тесноте крепости их не могли содержать как в гареме, но Мириам и Женевьева, по крайней мере, всеми способами оберегали их целомудрие. Сейчас же, когда правила утратили строгость, девушки принялись обмениваться украшениями и платьями и не уставали смазывать друг другу волосы маслом, промывать их с помощью яичного белка и вплетать в них серебряные и золотые ленты. Старшие девочки выпрашивали у мавританки растительные краски, чтобы накрасить губы и подвести глаза.

Лишь София и Женевьева не принимали в этом участия. Они надели к ужину простые платья и с колотящимся сердцем вошли в большой зал, где их уже ожидал граф для приветствия.

София присела перед ним в реверансе, и, несмотря на ее неприметное темно-зеленое платье из бархата и более светлую тунику без всяких украшений, накинутую поверх платья, все взгляды обратились к ней.

— Ты становишься все красивей, дитя мое! — воскликнул граф. — Твой отец когда-то сможет выгодно выдать тебя замуж. Причем уже пришло время! Но крепость господина Роланда, Лауэнштайн, осаждают.

София сперва покраснела, а затем побледнела. Уже на протяжении многих лет она не получала вестей от своих родителей. Она ничего не знала об осаде.

— И… И как там обстановка? — испуганно спросила она.

Граф пожал плечами.

— Дитя, у меня полно своих забот, — сказал он. — Но твой отец со всем этим разберется, не переживай. Роланд выходил и не из таких передряг, что ему этот бесстрашный юнец, который требует вернуть «его наследство»… — С этими словами он повернулся к Женевьеве.

Девушка едва присела в реверансе. Женевьева не испытывала ни малейшего уважения к своему господину. На ней было черное платье, ее роскошные волосы были зачесаны назад и заплетены в косу. И все же она была очаровательна. К тому же строгая прическа лишь подчеркивала благородство ее лица с правильными чертами, а сдерживаемая ярость добавляла блеска ее глазам.

Граф с восхищением смотрел на нее.

— Я предполагал, что вы покинете Окситанию, госпожа Женевьева, — учтиво сказал он. — Но, как оказалось, вы не уехали.

Женевьева скривила губы.

— А я полагала, что вы останетесь, сударь, чтобы выполнить свои обязательства. Но, как оказалось, вы не задумываясь воспользовались возможностью уехать.

Граф рассмеялся. Его не разозлили ее слова.

— Ну, теперь я снова здесь! — весело заметил он. — Я снова здесь, да и ты была не так уж далеко. И все кончилось прекрасно. Ну, так что, мой ангел, ты придешь ко мне этой ночью?

Женевьева потеряла самообладание. Она забыла, что этот мужчина ее феодал и что она, равно как и другие, зависит от него. Она забыла, где она находится и сколько людей смотрят на нее. Женевьева подняла руку и отвесила графу звонкую пощечину. Затем она еще раз сверкнула на него глазами и покинула зал.

София волновалась, входя в замок. Она собиралась пойти с другими девочками к столу, который им до этого указала мавританка, — немного в стороне от рыцарей, однако хорошо видный с почетного стола графа. Там будет сидеть и Мириам и наблюдать за девочками. Софию это вполне устраивало, но Фламберт перехватил ее до того, как она успела дойти до стола. София изумленно подняла на него глаза, и это при том, что она весь день с нетерпением ожидала встречи с ним. Но сейчас все ее мысли были заняты новостью из Лауэнштайна. Крепость была под осадой — значит, Дитмар осуществил задуманное. Предполагал ли он, что она в крепости? Сражался ли он ради нее? Однако одно было ясно: ее рыцарь не забыл свою даму.

Наряд Фламберта выглядел благородно, и его открытое лицо освещала улыбка. Юный рыцарь был похож на Женевьеву, однако ему не хватало внутреннего огня, страсти, которая кипела в его сестре, словно лава в кратере вулкана. Фламберт был нежным и терпеливым. Когда он добивался своего, в его темных глазах появлялся довольный блеск. Как и сейчас, когда после столь долгой разлуки София стояла перед ним.

— Госпожа София, моя дама! Темнота, в которой я обитал последние месяцы, озарилась светом! Ваша красота ослепила меня, ваш образ врезался мне в память, я мечтал о вас каждую ночь, но никакой образ не сравнится красотой с явью.