По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

— Послушай, — сказал Дараев, откинувшись на спинку сиденья, — может, ты хоть изредка будешь изменять обыкновению и делиться с нами своими догадками? Например, мне хотелось бы знать, как это все связано с чохракской историей?

Жунид недовольно засопел: он не любил, когда к нему приставали с расспросами раньше времени, до того, как разрозненные факты сложатся в его голове в более или менее стройный ряд, а собственные домыслы получат хоть некоторое подтверждение.

— И мне хотелось бы знать, — проговорил Шукаев недовольным тоном, но тут же сделал над собой усилие: все-таки спрашивал не кто-нибудь, а его лучший друг и соратник. — Ладно. Скажу. Только не вздумайте заранее выстраивать версию… она пока не выстраивается…

— Ум — хорошо, а три лучше, — извиняющимся голосом сказал Вадим Акимович. — Авось, и мы с Арсеном будем тебе полезны.

— Так вот, — сказал Жунид, окончательно отбросив колебания. — Сахат Кабдугов — тот самый человек, жена которого в свое время вышила фуляровые платки как опознавательные знаки для старой лисы Хахана Зафесова, упокой аллах его грешную душу, собственного мужа и еще троих, чьи имена Хахан так и не назвал тогда. Кстати, допрашивал я его при тебе.

— Стой… стой! — инициалы — посередине платка были С. К. Кажется, я вспоминаю…

— Ну, и отлично. Фуляр, если помнишь, был изъят при обыске у ротмистра Унарокова. Кабдугов, судя по тому, что нам удалось установить давным давно, порвал связи с конокрадами, да и ремесло это основательно подзабыто за последние годы. Но у меня есть подозрение…

— Какое? — не выдержал молчавший до сих пор Сугуров.

— Не старые ли дружки наведывались к Сахату прошедшей ночью? Как-никак он был причастен к их аресту.

— Ты знаешь, я ведь совсем не в курсе дела. Что с ними со всеми стало? Столько лет прошло.

Шукаев посмотрел на часы.

— Скоро приедем на место. Поэтому я коротко. Ты прав, тебе следует оживить в памяти чохракское дело Так вот — Буеверов, Бекан Кабалов и Аушев, у которого мы нашли карабаира, отсидев разные сроки, сначала в Чите, а затем — в Сиблаге, были освобождены первыми. Ляляму Бадаеву — по ходатайству мусульманской азиатской лиги — срок был сокращен вдвое. Он освободился и уехал, кажется, в Дагестан. Одноухий Тау, или Рахман Бекбоев…

— Правая рука Асфара, — вставил Вадим.

— Точно. Он отсидел, по-моему, восемь лет. Живет в районе Черкесска и ни в чем дурном, вроде бы, не замечен. Азамат Мамакаев — бывший главарь банды в Чечне — расстрелян по приговору Верховного суда РСФСР. Просьба его о замене смертной казни пожизненным тюремным заключением была отклонена. Кто еще?.. Так… продолжают отбывать сроки Хапито Гумжачев, контрабандист Паша-Гирей Акбашев, бывший белогвардеец Ивасьян, Хахан Зафесов умер в тюрьме. Что же касается цыган — Феофана третьего и Парамона Будулаева, то я, к стыду моему, ничего о них не знаю. Надо бы выяснить…

— Ты и так великолепно осведомлен, — сказал Дараев.

— Поморочили они нам с тобой головы, — улыбнулся Жунид. — И не только нам с тобой.

Вадим Акимович наклонился к плечу Жунида и, как видно, хотел о чем-то спросить, но передумал. Шукаев увидел его голову в зеркале, укрепленном вверху передней стенки кабины.

— Ну, что еще тебя интересует?

— Да ладно…

— Спрашивай, раз хотел.

— А где Зубер Нахов?

— Братец моей бывшей супруги? — притворно беспечным тоном переспросил Жунид. — Тоже отсидел свое. А куда подался — не знаю. Может, опять в тюрьме. Неисправимый тип. Но жулик и вор мелкий.

Показались первые домики аула Бгидес. Ущелье реки Кяфар здесь расширялось, образуя довольно просторную долину. Сады, огороды, пастбища, овцефермы — население Бгидеса занималось главным образом скотоводством.

Геологоразведка, как и сказал им чабан из Калежа, разбила лагерь в боковом ущельице, на берегу большой речки, скорее — ручейка, бойко стекавшего с гор. Вода в нем была мутная, глинистая от дождей.

Они подъехали к самой буровой. Из палатки, раскинутой возле вышки, вышел худой, несмотря на раннюю весну, загорелый человек в засаленных брезентовых штанах, голый до пояса.

— Кто это к нам пожаловал? — спросил он на чистейшем русском языке, хотя по облику в нем нетрудно было угадать горца. Лицо — смуглое, горбоносое, на остриженной под нолевку голове — войлочная сванская шапочка.

— Майор милиции Шукаев, — протянул руку Жунид. — Мои товарищи — Дараев и Сугуров. По тому же ведомству.

— Буровой мастер Кадыров, — согнав с лица улыбку, сказал человек из палатки. — Чем могу вам помочь?

— К вам не приходил сегодня утром или днем некий Мазан Каражаев? Небольшого роста, плотный, пятьдесят пять лет… Черкес.

— Не надо, — опять улыбнулся Кадыров. — Знаю. Был. Он и сейчас здесь. Мы взяли его подсобником.

Жунид окинул взглядом лагерь. Еще две палатки стояли поодаль. Людей не видно.

— Они купаться пошли, — понял его мастер. — Там, выше, озерко есть. Рабочий день у нас кончился. Вот-вот должны подойти.

Геологи действительно скоро вернулись. Бондарь, узнав, что сотрудники милиции приехали к нему, мгновенно побледнел и полез в карман за табаком. Пока он шарил там, Жунид вполголоса сказал Кадырову:

— Нам бы с ним поговорить без свидетелей.

— Пожалуйста, — так же тихо ответил тот, — можно в моей палатке.

— Нет, спасибо, мы — в машине.

Шукаев сел на место шофера, который, воспользовавшись передышкой, прилег на траву в тени палатки. Каражаева Жунид посадил рядом с собой. Вадим и Арсен устроились сзади. Арсен приладил на планшете лист бумаги, — приготовился писать протокол.

Шукаев начал безо всяких околичностей:

— Я — майор НКВД. Вам известно о том, что вашего знакомого и сослуживца Сахата Кабдугова едва не убили двое неопознанных бандитов?

— Нет, не знаю, — поспешно ответил бондарь, подобострастно засматривая в глаза Жуниду. — Кто убил, почему убил?

— Вопросы задаю я. Чуть не убили, — уточнил Шукаев и, окинув бондаря быстром испытующим взглядом, тут же решил отказаться от своего первоначального намерения провести допрос по всей форме.

— Не надо ничего писать, Арсен, — сказал он, продолжая изучающе разглядывать Каражаева, который ерзал и мялся, не зная, куда деваться и пребывая, по-видимому, в крайне расстроенном состоянии.

Жунида часто выручало приобретенное с годами умение сразу, в момент, определить, какую избрать линию поведения в разговоре с подозреваемым или свидетелем, линию, которая наилучшим образом соответствовала бы психологическому настрою допрашиваемого.

Внешний вид, те неуловимые для неспециалиста и ненаблюдательного человека признаки, которые могли свидетельствовать о страхе или решимости уйти от ответа, о стремлении под напускной бравадой скрыть истину, о безразличии, о показной или подлинной растерянности — все это замечал, все регистрировал его внимательный глаз, непроизвольно, автоматически схватывающий нужную информацию в считанные секунды.

Временами это требовало немалых усилий с его стороны в тех случаях, когда попадался достойный противник, и «обойти» его было еще заманчивее, еще интереснее.

Мазан Каражаев был весь, как на ладони.

— Вас устроит, если мы не будем вести протокола и, возможно, ограничимся сегодняшней беседой с вами? Разумеется, если вы ничего не скроете от нас… — Жунид не без умысла повел этот разговор по-русски. Во-первых, его должен был слышать Дараев, а, во-вторых, он по опыту знал, что человек, вынужденный отвечать не на родном языке, скорее может проговориться.

— Ай-ай, — запричитал Мазан. — Как скрывать, зачем скрывать? Ради аллаха, товарищ майор… Шайтан попутал, гражданин майор…

— Вы можете называть меня, как хотите. Вас пока ни в чем не обвиняют.

Это незаметное, будто случайное «пока» не прошло мимо ушей бондаря, и он опять побледнел.

— Возьмите себя в руки и перестаньте нервничать, — жестко сказал Жунид. — Обещаете говорить правду?

— Обещаем! Сто раз! Аллахом клянусь, гражда… товарищ майор!..

— Хорошо. В таком случае скажите нам, давно ли вы знакомы с пожилым человеком, одетым в халат и феску? Вас видели в ним позавчера. Имени его я вам не назову, это преждевременно… — Жунид поймал в зеркале удивленный, осуждающий взгляд Дараева и незаметно моргнул ему. Шукаев отлично понимал, что «удочка», на которую он намеревался поймать Мазана, была заброшена так откровенно, так наивно, что крючок буквально торчал наружу. Именно на это он и рассчитывал. Но ответ бондаря даже для него явился полной неожиданностью. О такой удаче можно было только мечтать.

— Зачем тебе назвать? — испуганно залепетал Мазан, судорожно схватив Жунида за пуговицу пиджака. — Сам скажу, все сам, — он так торопился, видимо, боясь, как бы строгий майор не опередил его, что даже стал заикаться: — Пло-о-хой он человек, со-о-всем плохой! Как встретил его, сон не шел, спать не мог! Хапито Гумжачев ему фамилия!