Последний Исход - Вера Петрук

Альмас вложила ему в ладонь небольшой предмет, который имел очень отдаленное сходство с ложкой. В его руке лежала птица, вырезанная настолько искусно, что он мог ощутить рябь оперения, точеный клюв и расправленные крылья. Фигурка была крохотной, и стоило лишь поразиться тому, как точно Видящей удалось воспроизвести детали. Регарди повертел ее в пальцах, но не смог понять, что она означала. Да он особо и не пытался. Если бы птица была петухом, тогда можно было провести связь со школой имана. Но эта птица была безликой, как бы олицетворяя всех птиц разом. Она не вызывала у него никаких чувств и эмоций.

– Ладно, – вздохнул он, засовывая фигурку в карман. На самом деле, ему очень хотелось вернуть ее Альмас, но Арлинг боялся вызывать гнев девушки. Очередная ссора была ни к чему.

– Я зайду после работы, – пообещал он.

– Я могу попросить, чтобы тебя отпустили прямо сейчас, – заявила юная Пир, но Регарди поспешно замотал головой.

– Мне сейчас нельзя уходить. Зачищаем нижний этаж, каждый человек нужен.

Он врал, и Альмас это знала. Тем не менее, она не стала настаивать, и, взяв с него слово, что он явиться не позднее десяти вечера, удалилась вместе с отрядом вспотевших на солнце телохранителей.

Арлингу не хотелось идти к Видящей. Он не мог признаться в себе, но правда была в том, что ему было страшно. Религия имана и все, что к ней относилось, в том числе, случайные сумасшедшие, которые могли оказаться ожившей легендой, внушали ему опасение. В нем словно просыпался инстинкт самосохранения. Как если бы он был дичью, случайно оказавшейся на тропе хищника. И этот инстинкт настоятельно советовал ему держаться от таких мест подальше. Впрочем, иман мог допустить ошибку, и девчонка могла быть обычной сумасшедшей. Тогда почему при одной мысли о том, чтобы оказаться с ней в одной комнате, у него пробегала холодная дрожь по спине? Чем дольше он думал об этом, тем больше ему казалось, что Видящая могла знать о нем что-то такое, чего не знал он сам. И чего ему знать не следовало.

Когда вечер сполз на барханы Холустая, Арлинг не стал торопиться с визитом к Альмас и сначала решил заглянуть в шатер. Регарди не мог отправиться на встречу с Видящей, покрытый слоем песка и пыли. Дома он подогреет приготовленную с утра воду, помоется и ровно в девять покинет палатку.

Однако подойдя к шатру, Арлинг почувствовал что-то странное. Сикта-Иат шумел не громче и не тише, рабочий барак гудел также обычно. Воздух пах дымом костров, сумерками, благовониями и жареной рыбой. Потом он понял. Собака, которая всегда встречала его на пороге шатра, не сидела на привычном месте. Регарди мог бы предположить, что самука охотилась или загуляла на собачьей свадьбе, если бы не одно обстоятельство. За все время, которое он жил в шатре, собака приходила всегда, не пропуская ни одного вечера.

Заподозрив неладное, Арлинг припал к земле. Не нужно было быть хорошим охотником, чтобы найти следы, которыми был истоптан песок вокруг палатки. Незваные гости не прятались. Регарди зачерпнул песок из отпечатка сапога и поднес к лицу, медленно втягивая воздух. Он узнал запахи сразу. Госка вместе со своим дружком Сартом побывали у его шатра недавно – не больше часа назад. Ларан ждал их на бархане и, наверное, поторапливал. Арлинг нашел истоптанное место на пятачке небольшой возвышенности, откуда хорошо просматривалась дорога с раскопок. Заговорщики не хотели, чтобы Арлинг застал их за тем, как они копаются в его шатре.

Однако в отличие от предыдущих случаев все вещи были на месте. Внутри чужаками тоже не пахло. Зачем они приходили? Устроили ловушку, которую он проглядел? Размышляя, Арлинг задумчиво просеивал песок сквозь пальцы, когда вдруг на его ладони оказался клочок собачьей шерсти. Нехорошее предчувствие, дремлющее в нем с того момента, как он обнаружил вторжение, мгновенно выросло в чувство опасности, из-за которого выглядывали ненависть и злоба.

Опустившись на колени и склонив голову почти к самому песку, Регарди уже не обращал внимания на песчинки, залетающие в нос. Негодяи уходили быстро, рассчитывая, что ветер уничтожит их следы без остатка. Но они не знали, что их враг умел говорить не только на языке кучеяров, но и на языке ветра. На обратном пути вес Госки заметно увеличился. Ветер присыпал отпечатки его ног песком, но Арлинг нашел их, аккуратно откопав метелкой, которую использовал для зачистки зданий старого Балидета. Регарди не сомневался, что Госка нес самуку. Он не знал, что его останавливало от того, чтобы немедленно отправиться к «Песчаному Королю», где обычно пили дружки Ларана, и свернуть всем шеи.

Ползти пришлось недолго. Следы вели мимо лагеря керхов к старому оазису, который медленно погибал, уступая натиску пустыни. Сейчас там росли только ядовитые кустарники грубики, и в оазис никто не заглядывал – разве что охотники, желающие набрать смертельных ягод для стрел.

Самука была привязана цепью к крепкому стволу старого кустарника. Люди Ларана затащили ее в самые заросли. Колючки грубики не были смертельны, но оставляли незаживающие царапины, которые часто превращались в язвы. При виде Арлинга самука глухо заскулила и попыталась броситься ему на встречу, еще сильнее завязнув в колючих зарослях. Выхватив саблю, Регарди прорубил широкий коридор, уничтожая кусты, на которые постарался перекинуть давящие его злобу и ненависть. Не помогло. Сняв с головы собаки мешок, он принялся развязывать веревки, которыми была стянута ее пасть. Руки непривычно тряслись. У него никогда не тряслись руки – даже тогда, когда ему приходилось убивать без остановки десятки врагов.

– Тише, девочка, – прошептал он, стараясь придать голосу успокаивающие нотки. Сейчас он не отказался бы, чтобы кто-то успокоил его самого.

Зажав голову самуки между ног, Арлинг принялся вырезать колючки, намертво застрявшие в шерсти и клочках кожи. Пытаясь освободиться, собака порвала себе бока и чудом не выцарапала глаза. Он постарался полностью сосредоточиться на операции, не давая гневу ни шанса. Это было трудно. Труднее, чем сражаться с ивэями в Туманной Башне, труднее, чем лежать в гробу серкетов под толщей песка, труднее, чем согласиться на приговор учителя и отправиться раскапывать мертвый Балидет. В Арлинге бушевала ярость, а перед слепыми глазами стояла смерть врагов. Вот он режет их на мелкие куски плохо заточенным лезвием, вот – ломает им ребра так, чтобы осколки костей пронзили их грязные сердца, вот – вырывает глаза… Арлинг мотнул головой и вытер щеки то ли от пота, то ли от другой непрошенной влаги. Если бы он не знал свой гнев в лицо, то, вероятно, поддался бы ему в тот момент, когда нашел собаку в ядовитых кустах грубики.

Вернувшись в шатер, Регарди уже полностью владел собой и знал, что делать. Самуку он принес на руках, завернув в плащ, который за короткий путь успел пропитаться кровью из глубоких царапин. Собака не понимала его заботы и пыталась вырваться, но Арлинг не мог допустить, чтобы в раны забился песок.

В палатке их встретил недовольный кот. Приближалась ночь, и кот хотел спать. Зверюга был, несомненно, умнее собаки, раз не попался на глаза врагам. Опустив самуку на шкуру, которую использовал вместо подстилки для сна, Регарди велел ей лежать на месте и ловко поймал кота, который, заподозрив неладное, попытался бежать.

– Прости, толстый, – извинился Арлинг и засунул кота в мешок. Если бы не прочная ткань, быть ему разорванным в клочья. Мешок шипел и извивался, самука тихо поскуливала и пыталась вылизать раны, которые Арлинг закрыл от нее кусками порванного плаща, а сам Регарди стоял посреди шалаша и медленно щелкал костяшками пальцев. Оцепенение прошло быстро. Закрепив мешок с котом на поясе, Арлинг осторожно взял самуку на руки и вышел из палатки. Плохо, что он не запомнил урок, который преподнесла ему судьба еще в юности. У него не могло быть друзей, даже тех, кто ходил на четырех лапах.

Керхи еще не спали. Арлинг часто приходил к ним после ночной охоты, и часовые легко пропустили его. Старый керх, у которого Арлинг выменивал молоко для кота и лепешки для себя, в недоумении уставился на Регарди, который свалил к его ногам извивающийся мешок, а потом аккуратно положил на землю раненую самуку. Направляясь к керхам, Арлинг интуитивно предполагал, что кочевник согласится на его необычную просьбу. В отличие от кучеяров, керхи безоговорочно любили собак и высоко ценили охотничьи породы. Собаке требовалось лечение, но кочевники были искусными целителями и могли быстро поставить ее на ноги. Что касалось кота, то Регарди попросил отвезти его в соседнее селение керхов – чем дальше, тем лучше, а до этого – держать под присмотром. Тугой кошель с недельным заработком обеспечил быстрое согласие старика. Правда, керх сомневался насчет кота, но тут из шатра выбежала его младшая дочь, которая огласила засыпающий лагерь восторженными криками. В ходе войны такие твари, как коты, стали редкостью. Многие одичали, других съели. Старик сдался и заверил Арлинга, что будет заботиться о животных, как о своих детях.