Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   Цветочек! Давно опали уж мои лепестки, скоро и плод сморщится окончательно. Вот и правое колено уже начинает побаливать (как ни ограничивай потребление соли, а она все равно откладывается), уже слегка прихрамываю. Конечно, тренировки - дело благое, но фланировать по тротуару порожняком - это одно, и совсем другое дело - тащится по предательски неровной почве с тяжеленным рюкзаком за плечами. И все же я уверен в себе - идти буду, сколько потребуется. А вот насчет Бельтюкова, например, такой уверенности у меня нет. Все-таки ему под шестьдесят. Он двигается явно через силу. Сегодня он от меня шестой в цепочке, но и на этом расстоянии мне отчетливо слышится, как он тяжело, с присвистом дышит, а иногда постанывает от напряжения. По-видимому, придется освободить его от рюкзака.

   Эх, если б у нас была возможность взять с собой технику или хотя бы вьючных животных... Но техника здесь не пройдет - ни машина, ни вездеход. Не рубить же, в самом деле, деревья перед ними. А овраги? Как зачастят, как зачастят, объезжай их по несколько километров или наводи мосты. Нам бы здорово помогли лошади или пони. Но не привезли мы с собой скота - ни крупного, ни мелкого. По-моему, это большое упущение. А чтобы использовать крупных насекомых в качестве вьючных животных, мы еще такого опыта не накопили. Беговые тараканы только и умеют, что быстро бегать. Норова они совершенно дикого, поведение их непредсказуемо. Только вот один Аркаша попался с характером меланхолическим, покладистым, мы и взяли его для пробы. Кстати, после ночного налета мы нашли его, привязанного к дереву, мирно дремавшего. Вот это хладнокровие!

   От головы колонны доносятся хлесткие рубящие удары мачете. Мы врубаемся в первобытный лес все дальше и дальше. А лес этот сумрачный для нас полон загадок и опасностей. Он живет своей повседневной таинственной жизнью, притворяясь, что не замечает вторгшихся пришельцев. Цикады неумолчно поют свои песни, от которых мурашки бегут по телу. Их стрекот напоминает звук циркулярной пилы. Иные издают звуки, не уступающие пронзительному свисту паровоза. Пение цикад во многих странах считается красивым. Я и сам так считал, совершая романтические вечерние прогулки по черноморским берегам Крыма и Кавказа. Но, попав в Пермский период (Боже! куда тебя занесло!), я уже готов перемениться во мнении. И действительно, просто оторопь берет от иного соло для лесопилки с оркестром. С оркестром кузнечиков и прочих стрекочущих, цвикающих и скрежещущих тварей. Лес шевелится их телами - большими и мелкими, играет всеми оттенками коричневого, желтого, зеленого цветов, мимикрирует. Некоторые насекомые притворяются листиком, веточкой. Другие, напротив, откровенно демонстрируют себя, свою яркую окраску, а стало быть, и ядовитую натуру свою. Клопы, которых здесь великое разнообразие, время от времени устраивают газовые атаки: агрессивно воняют, и мы идем, зажав нос.

   Но все эти многообразные проявления жизни только поначалу охватывают, отвращают или пленяют ваши чувства. Постепенно ваше восприятие притупляется: мир звуков приглушает децибелы, мир цвета и форм тускнеет и сужается до плоского пятна, качающегося у вас под ногами. Вы смотрите лишь, куда поставить ногу, чтобы не споткнуться, не увязнуть, не запутаться в хитросплетениях воздушных корней и лиан. Тут уже не до любования красотами природы. Даже вездесущие тараканы и клопы не кажутся вам уже такими противными и вонючими, и вы вдыхаете влажный густой воздух и резкие запахи почти без отвращения. Только одно чувство мы поддерживаем в высоком рабочем состоянии - чувство опасности. Здесь расслабляться нельзя!

   Через два часа непрерывного движения мы садимся отдохнуть под деревьями. Освободившись первым делом от рюкзака, я откидываю голову на шершавый ствол лепидодендрона, вдыхаю с облегчением и смотрю вверх, в зеленый хаос, надолго заменивший нам небо. Оттуда на лицо мне падает капля, потом другая, да все крупные. Капли равномерно шлепаются вокруг меня. Ну вот, вдобавок ко всем тяготам пути извольте получить еще и дождичек, а то, быть может, и ливень, огорчаюсь я.

   Но у Ивана Карловича, наоборот, настроение поднимается. Он деловито достает из рюкзака кружку, ставит ее под капель и терпеливо дожидается, когда емкость наполнится. Энтомолог глядит на меня озорными глазами, как фокусник смотрит на болвана-зрителя, подмигивает мне с загадочным выражением лица. Я, смущенно улыбаясь, отворачиваюсь, мне непонятны его ужимки.

   Дождик так и не пролился по-настоящему, все накрапывал да накрапывал. Через пятнадцать минут наш краткий отдых заканчивается, и мы, подхватив осточертевшую амуницию, снова пускаемся в путь. За это время кружка Ивана Карловича успевает наполниться почти до краев, и теперь он несет ее в руке, на ходу прихлебывая небесную влагу. Поравнявшись со мной, он протягивает кружку и предлагает мне попробовать. Я машинально делаю большой глоток зеленоватого цвета воды и с изумлением ощущаю, что она напоминает сладкий до терпкости сок довольно-таки приятного вкуса.

   - Что это такое? - спрашиваю я в замешательстве. - Мне казалось, вы собирали воду...

   - Вкусно, правда? - улыбаясь в бороду, говорит энтомолог.

   - Да, вроде, ничего, только больно сладко.

   - Это анальные выделения личинок цикад, - спокойно сообщает Иван Карлович.

   - Как-к-кие? анальные?! То есть, вы хотите сказать... - я едва сдерживаю рвотные позывы.

   - Совершенно верно. Перерабатывая древесный сок, личинки цикад через анальные отверстия выделяют его излишки... Ох, да не пугайтесь вы так! Это очень полезный, высококалорийный продукт. Муравьи пьют его с превеликим удовольствием, и сам Ливингстон потреблял его бутылками, когда путешествовал по джунглям Амазонки. - И, проявляя солидарность с муравьями и Ливингстоном, Иван Карлович с жадностью отхлебывает из кружки.

   Опустошив посудину до половины, энтомолог делится своими запасами сока с идущими позади геодезистами - Тарасевичем и Охтиным. Тихон Тимурович Тарасевич берет кружку и, находясь в неведении относительно происхождения напитка, выдувает его на пару со своим коллегой - Степаном Охтиным, высоким, интеллигентного вида парнем. Сок им явно нравится, и они, набравшись наглости, просят добавки. Иван Карлович отвечает, что сока больше нет, но в следующий привал он постарается добыть его побольше, если, конечно, попадется подходящая колония личинок цикад или, как их еще называют, слюнявниц. Тут-то до наших геодезистов постепенно доходит гадкий смысл сказанного, и они понимают, чем их напоили.

   Тарасевич, Тихон Тимурович - средних лет, небольшого роста, почти лысый, с жестким ртом и сухой смуглой кожей. Обычно старается продемонстрировать невозмутимость характера, но иногда резкими жестами выдает свой контроль над чувствами. Вот как сейчас. Верный рыцарь теодолита и компаса, предательски выбит из колеи, на минуту "теряет лицо" - плюется не хуже слюнявниц и бранится некультурными словами. А его верный оруженосец, вернее, рейконосец - Степан Охтин жалуется: "Неумно, господа, и недальновидно - народ говном потчевать".