Книга о верных и неверных женах - Инаятуллах Канбу

— О мой сын! — говорил он. — Берегись, слушай меня, ведь и ты состаришься. По молодости и неопытности ты не ведаешь о непостоянстве этого мира, о немилосердии неба и недолговечности нашей жизни. Узнай же теперь обо всем этом на моем примере и послушай мои наставления, как это подобает счастливым юношам. Не лишай себя доли в тех деяниях и поступках, которые ведут к человеческому счастью, тем более что ты взвалил на свои плечи тяжелое бремя и тебе предстоит столь важное дело, как управление державой. Будь осмотрителен и не давай кровожадному волку-смуте нападать на стадо твоих подданных, ибо это опозорит самого пастуха. В этой призрачной обители, которая на самом деле есть не что иное, как небытие в облике бытия, поступай так, чтобы твоя пола не была загрязнена злодеяниями. Украшай невесту-державу только справедливостью и правосудием, ибо это укрепляет царскую власть, а также обеспечивает долю в загробном мире и дарует вечное избавление от мук. Не переставай воспитывать людей меча, ибо только благодаря мечу зеленеет нива державы, а пренебрежение мечом и невнимание к воинам свидетельствует об отсутствии величия души.

Озарив мысли сына наставлениями и советами, передав страну, перстень и бразды правления в его руки, Джахандар позвал сановников и мужей державы и дал каждому из них в соответствии с его положением драгоценные жемчужины советов и попрощался с ними. Потом он простился в последний раз с Бахравар-бану, услышал призыв: «Вернись к своему господину» [227], забил в барабан отхода из этого обманчивого и коварного мира и переселился в обширные просторы рая.

Бахравар-бану сначала пролила потоки кровавых слез, исторгая из пламенеющей груди стоны, от которых небо могло разверзнуться и гранит расколоться. Но потом она, поскольку любила Джахандара безмерно, решила соблюсти свою верность до конца и стала готовиться к тому, чтобы отправиться вместе с ним в дальний путь. Как это свойственно всем, кто самозабвенен в любви, она расцвела, облачилась в свой свадебный наряд, надушила себя лучшими благовониями, пришла к изголовью Джахандара и, не уронив своего достоинства причитаниями и рыданиями, доблестно и с душевной твердостью сложила свою жизнь у его ног, вписала свое имя в книгу судьбы на страницы годов и месяцев, как образец верности в любви. Воистину,

Здесь, на земле, над которой вращается небо,Не было лучше любовных историй, чем эта[228].

Вся страна громко зарыдала, услышав о таком беспримерном подвиге, весь мир покрылся прахом траура. Небо цвета сурьмы так долго плакало над этим печальным событием, что его чаша, словно чаша тюльпана, до краев переполнилась кровью. Земля так колотила себя по лицу в горе, что посинела, как небо. Оставалось только опасаться, как бы не нарушилась связь между черно-белым шелком дня и ночи, как бы красочное небо не ударилось оземь и не разбилось бы.

Слуги, сановники и мужи державы по священным обычаям стали готовить все, что необходимо для переезда в тот мир. Джахандара умастили разнообразными благовониями: амброй, мускусом, камфарой, розовой водой, алоэ, сандалом. А знатные и благочестивые дамы готовили к переселению в тот мир стройный кипарис ручья любви и верности, молодой побег из садов Ирема, как это подобало ее сану.

Гробы тех, кто восседал прежде на троне любви и красоты, вынесли одновременно. При виде печальной процессии гранитная скала проливала кровавые слезы, от стонов и слез скорбящих небо могло бы сгореть, а солнце таяло. Усопших принесли на кладбище и из уважения к их редкостной любви похоронили в одной могиле. На могиле же написали:

«О мудрый и ученый муж! Взгляни взыскующим истину оком сердца, и ты увидишь, что всех обитателей земли ожидает чаша, на которой написано: „Смерть настигнет вас, где бы вы ни находились“ [229]. Погляди: из небесных сит на головы пирующих сеют прах небытия. Мир и все, что есть в нем, так же ничтожны, как родинка возлюбленной и поясок на ее стане. Клятвы судьбы и неба подобны беспокойным локонам красавиц, которые не знают постоянства. О безграничной несправедливости небосвода говорят и стесненное сердце бутона, и разорванный ворот розы. О непрочности этого мира и приятности нашей жизни свидетельствуют основа нашего существования и круговращение неба. О великий муж! Пусть мы правдивы, — ноги наши скованы неправдою неба. Так легкий ветер волею судьбы томится в плену у воды».

Хвала и благодарность тому, кто дарует слово и вкладывает в него значения, тому, чьи бесконечные дары не осквернены счетом

Благодарность Аллаху за то, что окончилась эта книга о любви, которой завидуют мастерские живописцев Чина и которая посрамляет картины весны! Мне, нищему и попрошайке в искусстве слова, не под силу было одеть в наряды персидской речи эту невесту, взращенную на благодатной почве Хиндустана, чтобы тем самым заслужить похвалу. Мне не удастся заслужить одобрения прелестной картинкой, нарисованной моей кистью, — ведь я мало знаком с законами изящного слога, — картинкой, которая затмила бы изделия искусников Чина. И все же по просьбе некоторых друзей и по внушению того кумира, юного брахмана, о котором я уже рассказывал в предисловии, я приступил к этому благородному и благодарному делу.

Сто благодарностей за то, что кончена картина,Что много пестрого я слил волшебством воедино,Она затмит кумиры все, неверящим на диво,Она — врата в индийский храм, стоящий горделиво.Окончил я свой долгий труд над книгой «Храм познанья»,Сочтя лишь яркие слова достойными избранья.Зато любая мысль моя, как гладь воды озерной,И нити смысла в глубине переплелись узорно.Открыв любую из страниц, увидишь розу слова,Она раскрыта как уста и говорить готова.Любой из нежных лепестков таит садов десятки,Из влаги мозга моего, их сок хмельной и сладкий.У них нетрудно почерпнуть тончайших мыслей много,Приводит мудрых в этот храм познания дорога.Своею кровью поливал я часто розы эти,Чтобы шумел весенний сад взамен меня на свете.Когда уйду я в мир иной, испив до дна из чаши,Живой оставшись, песнь моя в сердца проникнет ваши.

Теперь же, когда я принарядил эту книгу-невесту столькими украшениями и набросил на ее лицо шелковое покрывало от дурного глаза, когда я собираюсь показать ее всему миру, то, по правде говоря, я не могу от стыда поднять головы, так как стыжусь своего поступка, так как по своей дурости я, жалкий нищий в мире ученых и образованных, создавал эту картину не из жемчугов и драгоценных каменьев, а из глиняных черепков и опилок… Если мое творение попадется на глаза знатокам слова, вкусившим со стола разума, погрузившимся в глубины знаний, — каково мне будет и чем все это кончится?… Но все-таки я уповаю на милосердие и благосклонность великих и благородных мужей, снисходительных к недостаткам, в отличие от глупцов, пустых и мрачных, как тростниковый калам, с сердцами черными, как письмо, которые по несправедливости своей набрасываются на человека, словно волки и барсы, и поносят и хулят его, — словно рвут беззащитную добычу. Более я не стану раскрывать уста ради пустой болтовни, изберу уделом молчание, ибо для мудреца молчание — источник уважения, а для глупца — средство завоевать почет.

Я сложил эту свою песню и на том окончил свой труд.

Словарь терминов, непереведенных слов, собственных имен и географических названий

АЗАР — в Коране отец пророка Ибрахима (библейский Авраам). Азар, по преданию, поклонялся прекрасным идолам (см. Коран, VI, 74).

АЗИЗ ЕГИПЕТСКИЙ — титул высшего сановника в египетском халифате. Кораническое предание прилагает этот титул к Юсуфу (см.) после его возвышения. Так как сам Юсуф считается в мусульманской традиции образцом красоты, то впоследствии термин «азиз» начинает обозначать также красавца.

АЛИФ — первая буква арабского алфавита, имеющая вид вертикальной черты. В поэзии с алифом часто сравнивается стан красавицы.

АНКА — мифическая птица, которая, по преданию, когда была создана богом, обладала всеми совершенствами, но потом стала приносить беды, что и прекратил один из пророков; после распространения ислама часто ассоциировалась с симургом (см.) иранской мифологии.

АРГУВАН — «иудино дерево» — дерево с яркими алыми цветами, в персидской литературе служит символом ярко-красного цвета.

АРЖАНГ — священная книга последователей Мани (см.), по преданию, широко распространенная некогда в Иране и Средней Азии. Эта книга была украшена прекрасными миниатюрами, поэтому в персидской поэзии «Аржанг» стал символом совершенной красоты, изящества.

АРАСТУ — арабизованная форма имени Аристотеля, который на мусульманском Востоке считался величайшим мудрецом и философом, служил символом учености и мудрости.