Марта - Светлана Гресь

Ель прадавнюю он отыскал. – Матушка, в ноги низко тебе поклонюсь, просьбу выполни мою. Ты здесь давно стоишь, не проходила ли здесь любимая моя?

Острой макушкой отвесив поклон, отозвалась осторожно, тихо.

– Не проходила девица – краса мимо. Не видела никого.

Подъезжает на откос у реки. Звезды холодные гаснут в мягких ладонях неба. Березок тонких, хоровод застывший, за плечи ветер обнимает.

– Сестрички милые, подружки верные, тайну мне откройте, девушку синеглазку у реки не видели? Не мыла ли, суженая, здесь рученьки свои белые, не чесала ли косы свои русые?

Жмутся деревца друг к другу зябко, потонув в сугробе худыми коленками, и дрожат испуганно голыми ветками.

***

Ветер без промаха бьет в глаза колючей крошкой, сыплет охапки снега за воротник. Тучи знобко прячутся в ленивую зарю. Зимний день, седая борода, проскочил и не заметил как. Грузным сумраком провисло небо над головой. Кирей чувствует, окоченел совсем и лошадь сумасбродная не повинуется никак, то мчится, словно ветер, то едва плетется.

И снова замедляет бег кобылка странная, и снова становится на дыбы, пытается сбросить нежеланного наездника на землю. Он, изо всех сил уцепившись за узду окоченевшими руками, старается удержаться в седле и уже не может. Падает, ровно чучело деревянное, а лошади и след простыл. Только сейчас вспомнил о предупреждении Клавы. Птица была права, снова влип в обман.

Средь белых вихрей снегопада побрел без тропки наугад, что одичавший, голодный зверь. Ветра завихренные пряди щекотно губы холодят, танцуют по стылым щекам. Поймал в ладонь хрупкие снежинки и смотрит грустно, как сбиваясь вместе, капельки текут сквозь пальцы. В каждой снежинке дремлет небес застывшая слеза. Небо плачет без слез. Они замерзли.

У зимы нрав нынче крут. Она недаром злится, пришла ее пора, вот и лютует, пуще ведьмы злой свирепствует. В безумном кружении вьюги оголтелой не покажется света ломоть, не пробьется сквозь тучи неба голубая полынья с золотой звездой на дне. Тяжело идти против ветра, стонут ноги от усталости ломучей.

Сколько плетется уже так по лесу, не помнит. Старается нигде не останавливаться, изо всех сил держится на ногах, упрямо волоча непослушное тело. Помнит опыт недавний, горький, когда у костра чуть не замерз.

Ему сдавалось, что душа истерзанная упала в снег и катится впереди снежным мячиком, вот за ней и бредет уже который день. Два шага вперед, а три назад, и не видно конца стежке опасной. Силы уже на исходе!

Из туманной, зыбкой высоты пролился на уже тихий лес очередной рассвет. И сколько их было, несть им числа.

Этих трудных дней тугой водоворот скосил последние надежды, развеял крохи радости несмелой. Он понял, что без помощи извне не доберется до желанной цели.

Насквозь промерз. Зима как никогда сурова, и никуда не деться из ее объятий лютых. Разгневавшись на упрямого гостя, пахнула на него сердито, и висит теперь на его лице заиндевевшей бородой, седыми иглами блестит иней в волосах растрепанных.

Собрал в кулак остатки воли и пал на колени молить о помощи. Взывает к небу душа измученная.

– О, Бог любви, ты всемогущ, прошу, дай силы влюбленному! Заклинаю тебя, помоги, поднеси мне миг короткий свидания! Подари мне мгновение, дай хоть мельком взглянуть на желанную!

Бог любви, прошу милосердно, позволь взглядом к ней прикоснуться!.. Без промедления отдам свою жизнь за единый, беглый взор любимых глаз. Заклинаю, хоть каплю надежды стать ее дыханием… хотя бы на мгновение.

***

Не белы снега в чистом поле белеются, не леса дремучие чернеются, избушка стоит, скривившись, что ведьма старая. Вот так, побрел неведомо куда, неведомо, за чем да, видно, снова потерялся. Смотрит, а перед ним стол огромный дубовый, а на нем блюд всяких видимо-невидимо и напитков всевозможных полным-полно. Разум его враз разбежался. Решил поначалу, не дамся в зрительный обман, а душа, голодом измотанная, мается, слюнками истекла, не удержаться. Недолго думал Кирей, принял решение, дай-ка я полакомлюсь на дармовщинку. Только схватил первый кусок, а здесь, откуда не возьмись, бабка горбатая, да такая древняя, что из нее уже прах сыплется.

– Кто без проса мои кушанья пробует? – Зычным таким голосом проговаривает, а рядом с ней молодец стоит, косая сажень в плечах, в руках держит меч острый наготове.

Задрожали коленки, дорогой трудною вымотанные, бросился он в ноги старушке дряхлой.

– Не губи, почтенная, дай прежде слово молвить. Глухой тропой нехоженой, не замечая ни ночи, ни дня, бреду без сил, оснеженный, любовь ведет меня.

Молчит дорога долгая, молчит дремучий лес, лишь тишина коварная ползет с пустых небес. Давит сердце унылое безмолвие, беспощаден безбрежный покой. Извел меня мороз, дорога тяжкая, тоска и безысходность гложет грудь усталую. Невмоготу терпеть голода муки злые… Прошу, прости за выходку дерзкую.

– Наешься до отвала, если слово дашь, что лишь только утро сменит ночь, вернешься восвояси. Не всяким снам нужно доверять, порой они обманчивы. Так и с тобой случилось.

Смотри, сколько сладких кушаний и вин приятных на этом столе! Тебе лишь стоит сделать шаг, и все недоброе в твоей судьбе закончится. А если нет, – угрожающе прошипела старушка, – видишь, палач стоит и ждет лишь указаний. В пекло душа твоя умчится, не успев и помолиться толком.

– Неистовы пытки голода, но без милой жизнь мне не нужна. Если так судьба распорядилась, согласен я на смерть.

И голову склонил покорную. Тут, как закричит ворона, откуда не возьмись.

– Ивга, не смей! Друга не дам в обиду! В угоду злым духам леса над ним сейчас глумишься. Вставай, Кирей, пока жива я, жив будешь ты!

Он, ровно очнулся, по сторонам глядит, понять не может, где он и что с ним происходит, будто кто-то чужой в него пробрался. И мысли, и желания другие.

Стоит у ворот избы добротной, напротив бабка старая. Глаза добрые, и никакого палача. Клава, его спасительница в который раз, счастливая летает над головой, от радости в себя придти не может. – Все-таки живой, хоть и измученный, но это поправимо.

Тут же в избу гостя желанного зазывают, к столу любезно приглашают, речи ласковые с хитринкой с далека начинают.

– Молодец-душа, отчего так низко голову повесил, отчего так крепко загрустил, а ли конь вороной устал, а ли с верной дороженьки сбился. – Спрашивает сердобольная старушка, наливая в рюмочку наливки сладкой, угощая пирогами горячими. – Или ты одинокий охотник и зверя пушного след ищешь неприметный, дабы потом похвалиться перед друзьями богатой добычей.

– Загрустил я, бабушка оттого, что без доли родился, да с