Марта - Светлана Гресь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот мир мы приходим, чтобы встретиться, проститься и снова уйти, оставив по себе память, кто благодарную, кто черную, а кто и вовсе никакую. Исчезнуть без следа едва ли не самое страшное наказание за прожитую кое-как жизнь, что не терпит небрежности и неумолимо мстит, даже жестоко, то ли болезнью гиблою, то ли старостью забытой.
XI
Пробуждение весны.
Стоял необычный зимний день. Временами даже мягкий и солнечный, тихий и улыбчивый, он, казалось, потешался над застывшим миром, скрывая в мыслях своих что-то очень каверзное. Беззастенчиво проникая в любую щелочку, плутовато вопрошающе заглядывал каждому в глаза, готовя шаловливую проказу из снега, неряшливо расстеленного прошлой вьюгой по всему городу.
Кони, то и дело, скользили, сбиваясь с шага, неуклюже съезжали на обочину. Ночь сковала дорогу тонкой наледью, сгладив ее и сделав почти невозможной для проезда.
Внезапно с этой ледяной одежды взметался холодный, порывистый ветер. Он крепчал, пропитывался мерзлой стужею, развеивая румяную улыбку озорного дня. Небо ежилось, становилось угрюмым. Бесчувственное солнце бледнело, скрывалось за облаками, и снег, дохнув морозом из-под ног, взбирался вверх лохматыми космами.
Начиналась настоящая метель. Ветер вздымался вихрями и моросил колючим снегом в глаза, в уши, в рукава, за шею. Наигравшись, ровно дитя малое, снова успокаивался. Становилось тихо-тихо и даже не так холодно. Из-за приземистых, мрачных туч опять высовывалось солнце, грея зябнущие щеки в рыжем пламени своих кудрей. И снова день становился невозмутимо мягким и улыбчивым.
Кирей сидел на лавочке, зябко уткнувшись подбородком в глубокий мех воротника, крепко задумавшись, взгляд потерянный, улыбка хмурая. Грызет сердце кручина унылая, буйная головушка сколько дней и ночей все одну думу думает, сомнениями усеянные густо тягостные мысли. Жизнь его, как этот зимний день, то светлая полоска, то темная, то солнце светит, то поземка шалит. Правда, в последнее время темная оказалось размашистой, без конца и краю.
В голове снова вертелись навязчивые слова из недавно услышанной песни, – если любишь без памяти, не забудешь вовек.
Эх, грусть-тоска немилая, так гнетет, прямо в сердце белой вьюгой дует, никакого сладу с нею нету, жизнь стала невыносимой. – Кудри непокорные упали на чело, выбившись из-под высокой шапки собольей, их тут же засыпало снегом.
Клава, добрая и некогда веселая ворона, сидит недалече на ветке дерева, глядя жалостливо на друга. С тех пор, как Дана вышла замуж, Кирей перестал радоваться жизни, его, словно подменили. Никто уже не вспомнит его добрую улыбку, пропали лучики в глазах смешливых.
Не живет, а существует! Ходит, словно потерянный, все молчит и о чем-то думает. Сколько раз сердобольные родственники пробовали его сосватать! Сколько раз устраивали бал, приглашая самых красивых девушек княжества! Он, откровенно скучая, сидел безмолвный, словно слепой, не видя и не замечая никого в упор.
Клава старается не спускать глаз с сердешного, мало ли что там, в затуманенной голове организуется на почве отвергнутой любви. Да и есть с чего сохнуть парню, невеста сбежала из-под венца, выстраданное счастье оказалось в чужих руках. Вот и мается, бедный, не может душу успокоить. Ему бы жениться, но как старое забыть? Захворал на любовь парень и не излечить теперь сердце перебитое. И бабок приводили к нему, и знахарей всяких. Уж они старались, уж они шептали на все лады, не помогло.
И сейчас сидит уже битый час, что примороженный, а если заболеет? Вон какая стужа разгулялась! Как домой увести, ума не приложить!
В очередной раз выглянуло солнышко, мягко озарив заснеженный пейзаж. Стайка синичек бросилась с дерева под ноги, рассыпавшись по снегу шустрыми комочками. И тут одна из них, самая бойкая, взлетела и уселась на плече у парня, что-то весело щебеча ему в самое ухо. Что за наглость неслыханная! Ревнивая Клава не собиралась делить их дружбу с Киреем с кем-либо еще. Прочь, негодная птица! Бросилась на нее с ветки, но та, не обращая малейшего внимания на ворону, совершенно без боязни о чем-то чирикала.
– Клава, это синичка!– радовался, что маленький, бережно подставив ладонь гостье приятной.
– Вижу, не слепая, – пробурчала недовольно, и чего вдруг улыбается, необъяснимо.
– Нет! Ты не поняла, это моя знакомая синичка. Я ее когда-то из сетей птицелова освободил. Клава, все это было, все случилось наяву! Не сон это был! Птичка, пичужка малая, скажи, в каком лесу я тебя встретил? Любушку свою там потерял, а вместе с ней и сердце обронил в чаще неведомой, нет мне покоя с тех пор. Не могу забыть девочку с глазами синими, что меня поцеловала и, словно белка шаловливая скрылась в глуши лесной.
Клава, удивленная все больше, переводит птичий язык.
– Место – это недалеко, но и не близко, отсюда простым глазом не видать, слыхом не слыхать, человечьим духом не учуять. Знаю, жила там девица красоты писаной, дочь царя лесного, да в беду горькую попала. Если любишь, не мешкая, ступай к ней, а сердце само путь верный укажет.
И унеслась, на прощание приветливо покружив над головой.
Кирея в момент, что подменили, повеселел враз, схватился, и бегом бежать. Клава за ним еле поспевала, что за встреча странная? Что за любовь неведомая?
А он, не говоря никому, ни слова, верного коня своего седлает и мчится в лес. За ним, конечно, ворона подалась.
– Куда, на ночь глядя, скачем, не переводя дух? В такую пору да в такую мерзкую погоду хороший хозяин собаку во двор не выгонит. Непогода под вечер может сильней разгуляться, не гляди, что тихо будто, так и заблудиться в лесу недолго. Неровен час, замерзнешь, и никто, кроме зверя дикого, не найдет наших тел окоченевших. – Терзают Клаву мысли недобрые.
***
Черным камнем в белом снегу уснул на развилке дорог указатель, сваленный ветром и временем. Остановились на мгновение и наугад выбрали одну из них, хотя Клаве показалось это решение неверным. Решила не спорить, себе будет спокойнее. А конь ретивый, обгоняя холод, все убыстряет легкий бег.
Мороз в лесу жгуч и задирист. Алмазами причудливыми рассыпался по заснеженным холмам, инеем застыл на ветках в лесу окоченевшем, задремал над рекой, чьи могучие плечи облек в непробиваемый панцирь.
Под ледяной своей корой река немеет, цепенеет, тихий ропот ее совсем неслышен. Бесшумно скользит волна под нарядом прозрачным, чей затейливый узор просвечивает скупое солнце, и лучи его, разбиваясь о льдину хрустальную, небрежно расплескиваются по берегу неба, едва зарумянив закат.
Рваная полоска зари бледными искрами разлетелась по ленивым облакам, раскрасив их