Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль

Снаружи послышались голоса людей. Приняв их за путников, пришедших за картинками сэнсэя Сотана, Тэрутэ решила выйти к ним. Эти достаточно забавные мелкие монастырские подношения приобрели репутацию своего рода амулетов, защищающих от пожара, оберегов. Котаро рассказал Тэрутэ об их с господином образе жизни. Посетители не стали для нее каким-то сюрпризом. Косиро остался внутри дома, он слышал крики, голос Тэрутэ, звавшей на помощь. Снаружи он увидел ее, вырывающуюся из рук крупного парня. Мито-но Котаро беспомощно стоял рядом. Несколько якунинов наблюдало за происходящим с ухмылкой. Здоровяк бросил Котаро: «А вот тебе, вор, повезло в том, что не удалось предъявить обвинения в злодеяниях. Мы встречаемся уже второй раз. Меня зовут Манкэи, и я служу банто у Мантё. Эта женщина сбежала с нашего постоялого двора. А я возвращаю ее туда. Эх! Красавица, тебе предстоит серьезный разговор с хозяином. Тебя заставят служить по приговору самого матибугё». Котаро оставалось только заламывать руки от ярости по поводу такого оскорбления и от собственной беспомощности. Ни он, ни Тэрутэ не могли сказать ни слова по поводу предыдущего выкупа, заплаченного за Тэрутэ, без нанесения вреда своему господину. Зато в дело вмешался жрец. При виде молитвенных четок и колокольчика Манкэи с якунинами выразил положенное почтение. Жрец потребовал, чтобы те объяснили ему, что здесь происходит. Он сказал: «За эту женщину просят выкуп. Наш Будда требует от своих жрецов оказывать помощь попавшим в беду людям. Она отказывается от твоего общества. Ваш безрассудный жрец заплатит за деву положенный выкуп». Он отвел Манкэи в сторону. Для бедного жреца он располагал неплохими средствами, но для Манкэи этот факт не имел ни малейшего значения. Они шустро поторговались и заключили сделку. Манкэи сообразил, что к чему. Его хозяин получил на руки три сотни гуанов в виде выкупа со стороны сэнсэя. Жрец предложил гораздо больше. Как это ни странно, никто так строго и честно не отстаивает интересы своих наемных работников, как эти братья. Манкэи служил примером откровенного подлеца. Ударили по рукам. Якунины выступили в роли свидетелей. Бросив грозный взгляд на возмущенного Котаро, банто постоялого двора важно удалился восвояси в сопровождении своей свиты. Косиро с Котаро повели Тэрутэ внутрь дома.

Котаро искоса посматривал на незнакомца. «Помощь со стороны постороннего человека неоценима. Милостивый государь, примите смиренную благодарность Котаро, приносимую от имени ее светлости. Прошу тем не менее объяснить вашу щедрость. Вы же внесли весьма крупную сумму». Тэрутэ улыбалась сквозь слезы. Котаро при виде того, что дама и жрец прекрасно знают друг друга, очень удивился. С напускным достоинством и серьезностью жрец произнес: «Я заплатил большую сумму, но рассчитываю вернуть ее с лихвой в каком-нибудь другом виде. Однако, сударь и племянник, лучше поведайте мне, с какой стати этот негодяй посмел назвать Мито-но Котаро вором?» Тут он не выдержал и разразился довольным смехом. Изумленный Котаро выразил почтение своему начальнику. «Уму! Кто бы мог узнать Косиро-доно под такой личиной?! Вы появились здесь как нельзя кстати. А где же мой многоуважаемый отец?» Косиро поднял руку. Тэрутэ сочувственно коснулась рукава Котаро. Тот все понял. Какое-то время он стоял, прикрыв лицо ладонями. Потом учтиво промолвил: «Прошу вас, милостивый государь, рассказать вашему Котаро, как каро Сатакэ встретил свою смерть». Выслушав рассказ своего дяди, Котаро погрузился в размышления. «Я все доложу моему господину. Судьба Котаро лежит в русле его решения». Однако Тэрутэ решила возразить: «Огури-доно может испытывать одну только благодарность к Косукэ за его храбрый поступок. Он предельно убедительно объяснил причину оскорбления. Каро дома Сатакэ не сделал ничего такого, что могло бы вызвать порицание. Своей главной задачей жизни он считал честное служение сюзерену. Его господину было не на что жаловаться. Наоборот, он заслужил самой высокой оценки своих подвигов и крепости духа». Речь Тэрутэ лилась плавно, с достоинством, соответствующим ее положению. В благодарность за высокую оценку скончавшегося Косукэ Косиро и Мито-но Котаро отвесили поклон до земли.

Потом они откровенно обсудили сложившуюся ситуацию. Косукэ сказал так: «Для Котаро нет смысла приближаться к Аохаке. Ваш Косиро может разузнать о местонахождении Сукэсигэ-доно и передать ему весточку. Манкэи обязан оказать жрецу достойный прием. Даже если его узнают, нашего жреца никто не свяжет с самураем. Прошу вашу светлость подготовить письмо. Ваш Косиро доставит его по назначению». Тэрутэ села за письмо. С готовым свитком Косиро отправился выполнять свое задание. Тэрутэ могла дать ему совсем мало советов, что делать. Живя у Мантё, она занималась повседневными домашними заботами, поэтому хорошо знала только тропинку до озера и горы. Косиро тщательно обследовал подходы к нужному месту с фронтальной стороны. Он даже собирался войти за милостыней. Получив радушный прием, он убедился в том, что хотя бы в этой части строения пристанища Сукэсигэ не нашел. После суматохи последней ночи Тэрутэ смогла поведать ему кое-что о месте, где ее захватили разбойники. По всему было видно, что следить за ней начали еще внутри дома, так как похитители откровенно ворчали по поводу того, что им пришлось за ней поохотиться. Место нападения находилось в саду с прудом и деревьями, огороженном стеной с тыльными воротами. В скором времени после того, как ее вынесли через эти ворота, они подошли к полям. Тут к ней на выручку пришел Котаро. Косиро вышел через парадные ворота, чтобы поискать тыльный вход в сад. Его глаза вскоре наткнулись на стену с возвышающимися над ней кронами деревьев. Ни щели, ни трещины он в ней не нашел. Приставив свой конго к стене, он забрался на него и заглянул через забор внутрь огороженной территории. Ему крупно повезло. На рока стоял сам Сукэсигэ. Он выглядел грустным и удрученным, как человек, измотанный судьбой и войной. Сукэсигэ пребывал в великом недоумении. В доме Мантё, который он собирался покинуть, его держала неопределенность. Отъезд означал, что придется удалиться от Аямэ-но-сато. Он не мог себе позволить оставаться настолько близко к Аохаке. К тому же ему не хватало известий от Тэрутэ. Без них он не решался покидать Аямэ и поэтому задерживался в Аохаке при постоялом дворе Мантё. Пока он так размышлял, к его ноге прилетел камень, завернутый в бумагу. Он подобрал послание и поднял голову. За стеной мгновенно скрылся человек, а Сукэсигэ услышал звук шагов приближающихся людей. С первого же взгляда он узнал почерк Тэрутэ и поторопился сунуть свиток под одежду на груди, но Ханако все равно его заметила. Она попросила показать ей свиток. Сукэсигэ ответил отказом. А заметив ее недовольство, объяснил, что спрятал от нее незаконченное стихотворение. Он сказал ей так: «Только тщеславный автор, и никто другой, посмеет показать такую писанину. Сначала надо как следует отточить и отшлифовать рифму, чтобы она сияла как зеркало. Прошу проявить терпение и позволить Сотану остаться сэнсэем, а не превращаться в стихотворца. Вы сможете составить свое мнение, когда форма стиха будет доведена до совершенства». Она немного опасалась его, и внимание, обещавшее ласку, ее устроило. Как только его снова оставили наедине с самим собой, Сукэсигэ жадно пробежал глазами содержание свитка. Тэрутэ не только обладала красивым почерком, но и отличалась способностью излагать в эпистолярном стиле наиболее важную информацию. Сукэсигэ полюбовался ее почерком, а потом уяснил содержание послания. Ему следует без промедления расстаться с Мантё и Аямэ. Ситуация в Мияко подходила к поворотной точке. Он не мог пренебрегать интересами своих двоюродных братьев, хотя сёгун имел свои собственные счеты с кланом Асукэ. За Оникагэ никто не присматривал, просто не смел этого делать, и он оставался предоставленным самому себе. На сонные возражения Ханако, когда он покидал ее в постели, Сукэсигэ сказал, что услышал беспокойную возню в стойле своего коня. Довольная таким ответом, она снова уснула еще до того, как он вышел из спальни. В скором времени Оникагэ вывели наружу. Распахнув парадные ворота, Сукэсигэ вскочил на коня и галопом помчался прочь в сторону Аямэ.