Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Мэтью процветает. Он майор, разъезжает по всей стране с заданиями от военного ведомства. Я посылаю тебе нашу любовь, дорогой сыночек. Пожалуйста, будь осторожнее… – отец не спрашивал, когда Аарон вернется домой. Рав Горовиц получил трехмесячную визу от чехов. Он собирался попросить вид на жительство.

Пройдя мимо синагоги, Аарон завернул за угол. Еврейская гимназия была закрыта, по воскресеньям дети не учились. Кузен Авраам жил в здании, примыкавшем к синагоге, в пустующей квартире кантора, уехавшего в прошлом месяце, по американской визе. Сюда перебрался и Мишель. Кузен работал с пражскими художниками, обучая их подделке документов. В гостинице подобное было бы опасно. Несмотря на дождь, во дворе гимназии бегали дети. Аарон смотрел на серый булыжник, на девочек в плащиках, прыгавших по расчерченным клеточкам, на мальчишек, перебрасывающихся старым мячом. Маленькие спали. С подростками Авраам, должно быть, занимался ивритом.

В школе отменили уроки гимнастики. В спортивном зале разместили две сотни еврейских детей, от малышей до семнадцатилетних юношей и девушек. Их родители остались в оккупированных Судетах. Детей успели вывезти, товарным поездом, без документов и денег, без вещей. Аарон, с учителями еврейской школы, встречал состав на вокзале. Он помнил девочку, прижимавшую к себе куклу, мальчика в кепке, лет пяти, в большом ему пальто, со следами слез на лице. У самых маленьких, в карманах, лежали записки с именами и возрастом.

Аарон сидел в кабинете директора гимназии, составляя общий список. Отпустив детей обедать, он принялся за скомканные бумаги. Малыши играли в учительской, на ковре. Узнав о поезде, пражские евреи принесли в гимназию одежду, и ящики с игрушками. Многие хотели разобрать беженцев по домам. Аарон мрачно подумал:

– Гитлер не ограничится Судетами. Отсюда тоже придется вывозить людей… – он читал криво нацарапанные строки:

– Сабина Гольдблат, трех с половиной лет, Марек Лейбов, четырех лет, – рав Горовиц увидел внизу приписку:

– Пожалуйста, скажите нашему мальчику, что мама с папой его очень любят… – выкурив сигарету, Аарон приказал себе заняться делами. Внеся малышей в список, он вышел в учительскую. Рав Горовиц присел на пол: «Примете меня в игру?». Дети, к его облегчению, помнили свои имена. Аарон дописал в каждой строчке приметы ребенка:

– Никто их не примет. Билль тети Юджинии распространяется только на подданных Германии, и Австрии, но такой страны больше нет. Дети родились в Чехословакии. Никто их не примет… – заставив себя не думать о таком, он стал катать по полу машинки.

За последние две недели евреи города забрали полсотни детей. Остальные жили в гимназии, на матрасах, днем занимаясь в классах. Вечером и по выходным Авраам учил старших языку. Он устраивал ребятам походы по окрестностям, ставил с ними палатки, разжигал костры. Аарон подозревал, что кузен давал старшим пострелять из пистолета.

Увидев оружие, Аарон, хмуро, заметил: «К чему такое?»

– К тому, – отрезал Авраам. Серые глаза помрачнели:

– Мало ли что, дорогой мой. Евреи должны уметь себя защищать. Циона девчонка, а отлично стреляет, даже из пулемета, – добавил Авраам. Рав Горовиц не стал интересоваться, где Циона, учащаяся в интернате при Еврейском университете, взяла пулемет, и кто, собственно, ее приставил к оружию. Было понятно, что без Авраама здесь не обошлось.

Раввин синагоги на Виноградах уехал в Святую Землю. Аарон вел службы, обучал мальчиков, готовя их к бар-мицве. Он хоронил умерших людей, и надзирал за кашрутом. Община отдала ему квартиру раввина, однако он ночевал в гимназии, с Авраамом и Мишелем. Дети просыпались и плакали, зовя родителей. Аарон гладил по голове маленькую Сабину Гольдблат. Девочка лепетала:

– У нас был котик. Маленький… – ладошка опустилась вниз, – черненький. Здесь тоже есть котик, я видела. А где мама и папа? – судетских евреев депортировали в концентрационные лагеря, в Германии.

Аарон помахал детям: «Скоро обед!»

Он прошел через зал, с аккуратно свернутыми матрацами. На подоконниках были разложены игрушки и книги. В пустом коридоре, из класса, доносился голос кузена Авраама:

– Ани йехуди. Я еврей. А-мединат шели Эрец Исраэль. Моя страна – Израиль… Записали? Теперь займемся местоимениями… – через стекло в двери виднелась карта Палестины, на стене, и бело-голубой флаг сионистов.

На кухне упоительно пахло куриным супом. Госпожа Эпштейнова, в просторном, холщовом фартуке, с половником, стояла над огромной, медной кастрюлей:

– Заодно урок домоводства устроила, – усмехнулась женщина. Девочки, за большим столом чистили овощи. Аарон почувствовал, что краснеет: «Внучка ваша здесь». Госпожа Эпштейнова кивнула:

– Клара привела. Она занимается, – указав пальцем на потолок, женщина понизила голос, – с вашим родственником… – внучка госпожи Эпштейновой, четырехлетняя Адель, болтая ногами, грызла кочерыжку от капусты. Аарон услышал сзади веселый голос:

– Рав Горовиц! Мы закончили, с господином Михалом… – кузена здесь звали на чешском языке. Клара Майерова прислонилась к косяку двери. Женщина подняла испачканные в типографской краске руки:

– Я привыкла к более просторным мастерским… – госпожа Майерова оформляла спектакли в Сословном, Театре. На пальце женщины блестело обручальное кольцо. Алые губы улыбались:

– Но Михал меня хвалит, – Клара подмигнула Аарону, – когда он уедет, я его заменю… – от нее пахло краской. Твидовый жакет был расстегнут, шелковая блузка поднималась на высокой груди. Аарон отвел глаза:

– Нельзя, нельзя. Она замужем, не думай о ней… – мужа госпожи Майеровой, судетского немца, коммуниста, арестовали год назад, в Лейпциге. Он приехал в Германию на подпольную встречу партии. С тех пор женщина ничего о нем не слышала. Подбежав к матери, Адель подергала ее за подол юбки:

– Покажи картинки, мамочка. Ты зайчиков рисуешь, или собачек? Дядя Михал мне нарисовал котика.

– Я видела, – госпожа Майерова забрала у дочери кочерыжку:

– Пойдем, руки помоем, перед обедом. Картинки я рисую разные… – она, едва заметно, усмехнулась.

В коридоре затренькал звонок. Госпожа Эпштейнова распорядилась: «Девочки, накрываем на столы!». Аарон слышал цокот ее каблуков по выложенному плиткой коридору, вспоминал кудрявый локон, падавший на белую шею. После обеда он занимался с детьми Торой, а Мишель устраивал им уроки рисования. Неслышно, пробормотав: «Не думай о ней», рав Горовиц тоже отправился мыть руки.

На кухне квартиры раввина было накурено. Радио ловило только чешские передачи, никто из них языка не понимал. Они читали новости в западных газетах, и разговаривали с местными жителями. Евреи Праги знали немецкий язык, но после оккупации Судет гитлеровскими войсками, никто его больше не употреблял. Аарон и Авраам обходились идиш. Мишель объяснялся с художниками на французском языке. Многие из них учились в Париже. За потемневшим окном хлестал дождь. На столе лежали свернутые листы Le Figaro: «Республиканцы продолжают сражение на реке Эбро».

– Ненадолго, – мрачно заметил Мишель, поставив перед собой скромную, деревянную шкатулку:

– Франция и Англия продали Чехословакию, они вскоре Испанию продадут. Признают режим Франко… – длинные, ловкие пальцы перебирали паспорта:

– Испанский, португальский, швейцарский. Очень хорошо, что есть документы нейтральных стран, – одобрительно сказал Мишель, – по ним легче выезжать. Но что с детьми делать… – Аарон стоял у плиты, с лопаточкой, следя за жареной картошкой. На столе красовалось несколько бутылок пива.

Авраам Судаков пожал плечами:

– А что делать? Вывезу их нелегально, через венгерскую границу. В квоту они не попадают. Они не граждане Германии. У них даже чешских паспортов нет. Вообще ничего нет.

– Чешские паспорта мы получим… – взяв сигарету из медной пепельницы, Аарон глотнул горький дым: «От них, правда, никакого толка не будет». Госпожа Эпштейнова отпустила мужчин:

– Сегодня мы с детьми посидим. Отдохните, в театр сходите. У Клары в театре премьера, «Волшебная флейта». Посмотрите на ее декорации, – госпожа Майерова снабжала гимназию контрамарками. Она, много раз, приглашала Аарона. Рав Горовиц, смущенно отзывался:

– Мне нельзя в театр, госпожа Майерова. Такое правило… – темные глаза блестели: «Простите, рав Горовиц. Все время забываю».

Картошка шипела, бубнило радио. Аарон слышал высокий, сильный голос Габи:

– Mann und Weib, und Weib und Mann,

Reichen an die Gottheit an…

Он помешал картошку. Сердце тягуче, привычно заболело:

– Никакого толка, – повторил Аарон, – и как ты собираешься ввезти сто пятьдесят еврейских детей, без британских виз, в Палестину? – кузен Авраам покраснел:

– Мишель и его ребята могут поработать с паспортами… – отпив пива, Авраам, мрачно признал: «Ты прав. Пройти пограничный контроль в Яффо сложнее, как говорится, чем верблюду пробраться сквозь игольное ушко. Ты, конечно, таких слов не знаешь… – они все, невольно, расхохотались.