Искатели необычайных автографов - Владимир Артурович Левшин

— Выходит, есть, — счастливо улыбается Мольер. — Однако точки в математике принято обозначать. Как обозначим эту?

— Я полагаю так: Мораль Честных Людей.

— Браво! Определение, достойное Паскаля. Если позволите, я запишу его, чтоб не позабыть утром, когда проснусь.

Он подходит к бюро, выхватывает гусиное перо из деревянной подставки…

Но далее уже не следует ничего. Только крыша — черепичная чешуя, заменяющая Асмодею театральный занавес.

Финита ла комедиа!

— Могли бы и не спешить напоследок, — ворчит Фило.

— Что делать, мсье! Как говорят итальянцы, фини́та ла коме́диа. Комедия окончена. Итак, я жду отзывов.

— Ммм… Если вас интересует мое мнение, — тоном знатока мямлит Фило, — то в целом спектакль неплохой. Не считая чрезмерного пристрастия автора к острым сюжетным поворотам. Следует указать на неудачное освещение в последней картине. Да и костюмы иной раз могли быть получше. Взять, например, халат Мольера. Вы его сделали блекло-малиновым. На мой взгляд, фиолетовый или темно-синий больше соответствуют настроению сцены. Ночь, знаете ли, сонные видения…

— Хватит дурака валять, — перебивает Мате. — Отличный спектакль, Асмодей. И большущее вам за него спасибо!

— Правильно! — непоследовательно рявкает Фило. — И забудьте, пожалуйста, все, что я тут наговорил. Просто так уж полагается. Ни один уважающий себя театральный критик никогда не похвалит спектакля без непременного процента оговорок. И все-таки…

— Что?! — истерически взвизгивает бес, хватаясь за сердце. — Что-нибудь вправду не так?

Вид у него до того несчастный, что Фило чувствует себя последним негодяем.

— Да нет же, — уверяет он. — Сущая мелочь. Вашему спектаклю не хватает названия. Но ведь это легко исправить!

Асмодей, однако, относится к вопросу не столь легкомысленно. В искусстве, говорит он, вообще мелочей не бывает. А уж название пьесы — и вовсе дело нешуточное. От него зависит, захотят или не захотят зрители пойти на спектакль. И потом, в названии непременно должно быть что-то от сущности. Хоть какое-то указание на тему.

— Но разве тему вашей пьесы определить так уж трудно? — утешает Мате. — Три яркие звезды на небосклоне семнадцатого века: Паскаль, Ферма, Мольер. Вот вам три опорные точки сюжета. А по трем точкам не так уж трудно построить треугольник. Тем более, что в пьесе говорится о великом арифметическом треугольнике Паскаля…

— Эврика! — перебивает Фило. — Великий треугольник. Чем не заглавие?

Асмодей вздрагивает — будто током его ударило!

— Как? Как вы сказали, мсье? Великий треугольник? Се жениа́ль… Это гениально! Милль реконнесса́нс… Тысяча благодарностей!

— Вечная история, — грустно философствует Мате. — Один подводит к открытию, другой его делает, стяжая славу и признательность.

— Нет, нет, мсье. На сей раз все не так. Из тысячи моих благодарностей пятьсот… нет, даже шестьсот принадлежат вам. А теперь — о ревуа́р. До свиданья, мсье.

Филоматики уныло переглядываются. Им и в голову не приходило, что Асмодей может их покинуть. Они так к нему привязались! Но бес только плечами пожимает. Се ля ви! Такова жизнь… Он в последний раз опускает приятелей на пустынную Королевскую площадь и, взмахнув своим серо-алым плащом, взвивается в воздух.

Отчаянный вопль двух возмущенных глоток возвращает его с небес на землю.

— В чем дело? — спрашивает он невинно.

— Будто вы не знаете! — разоряется Мате. — Автографы! Где обещанные автографы?

Злокозненно улыбаясь, Асмодей прижимает ладонь ко лбу. Ай-ай-ай, какая накладка! Склероз. Склероз. И в третий раз склероз…

Он вытаскивает из рукава сразу шесть визитных карточек с росчерками Мольера, Паскаля и Ферма. Три для Мате и три для Фило.

— Ну как, довольны, мсье?

Но мсье и не слышат: они рассматривают свои сокровища. Так продолжается до тех пор, пока к ногам их не падают два туго набитых клетчатых мешка.

— Смотрите-ка, наши рюкзаки, — умиляется Фило. — Целехоньки. Сразу видно, все книги на месте… А где же Асмодей? Неужто улетел?

— Как видите. А мы не то что заплатить — поблагодарить его не удосужились.

— Фу, как нехорошо получилось! — огорчается Фило, но вдруг замечает белый уголок, выглядывающий из рюкзачного кармашка. — Ой, да тут записка…

— Клянусь решетом Эратосфена, это от него!

Мате нетерпеливо приближает к глазам клочок бумаги, скупо освещенный зимним рассветом, и гулкие аркады Королевской площади вторят взволнованно прочитанным словам:

ЛУЧШАЯ НАГРАДА ДЛЯ ХУДОЖНИКА — ПОНИМАНИЕ ПУБЛИКИ. СТАЛО БЫТЬ, МЫ С ВАМИ В РАСЧЕТЕ. ДО НОВОЙ ВСТРЕЧИ, МСЬЕ! АСМОДЕЙ.

ДОМАШНИЕ ИТОГИ

(В гостях у Фило и Мате)

На московской окраине

Простимся с Парижем семнадцатого столетия и перенесемся в Москву двадцатого. Точнее, в семидесятые его годы. Еще точнее — на одну из новорожденных московских окраин.

Растет Москва. Распространяется вглубь, ввысь, вширь. Все длиннее становятся подземные магистрали метро. Все больше небесной сини выстрижено этажами высотных зданий. Все дальше разбегаются бесчисленные кварталы новостроек. Порой они забегают так далеко, что обитатели их, прежде чем ответить на вопрос: «Где вы живете?», долго почесывают в затылке, пытаясь разобраться, так где же они, наконец, живут? В Москве? Или, скажем, в Горьком? Может быть, к Горькому все-таки ближе?

Между прочим, квартал, куда мы приглашаем вас, находится как раз у шоссе на Горький. Здесь, в белом доме-гиганте, изогнутом наподобие хоккейной клюшки, в одной из тех его секций, где находятся однокомнатные квартиры, на четвертом этаже есть две двери.

Медная, до блеска надраенная табличка на одной из них оповещает, что тут живет Филарет Филаретович Филаретов.

На другой двери таблички нет, зато над звонком кнопкой приколот вырванный из блокнота листок с небрежной карандашной надписью: «Матвей Матвеевич Матвеев».

Загляните сюда в субботу, часов в девять утра, когда хозяева не спешат на работу и только еще поднимаются. Постойте на лестнице: к вам долетят сдержанный баритональный лай и нетерпеливое мяуканье. Через некоторое время обе двери распахнутся, и жильцы — один с бульдогом на кожаном ремешке, другой с двумя сиамскими кошками на полосатых сдвоенных поводках (нетрудно заметить, что это мужские подтяжки) — спустятся вниз для утренней прогулки. Обратите внимание на мирные взаимоотношения животных. Про них никак не скажешь, что они живут как кошка с собакой. Видимо, дружба хозяев подействовала на них самым благотворным