Операция «Аврора» - Дарья Плещеева

Давыдов, впрочем, в бескорыстии Евриона сильно сомневался. И даже подозревал, что Шурка предпочтет получить за услугу наличными.

Он еще раз проконсультировался у Бабушинского, и тот его научил:

— Деньги прямо так давать — это для нее обидно, она не проститутка с билетом. Нужно по-хитрому. Например, купите вы ей карамелек в бумажках — земляничных, лимонных, малиновых, с четверть фунта. А бумажный фунтик свертите из ассигнаций. Или, скажем, мыло дорогое. Обвяжите его ленточкой, ассигнации за ленточку заткните. Да еще сострите, мол, как будет свои белые грудки мыть, пусть дарителя вспоминает. Это им нравится. А про яйцо она на следующей неделе забудет, да и на что оно ей? Видела у кого-то из товарок и позавидовала. Так завидовать кокоткам сам бог велел…

Дарить мыло Давыдов не рискнул, а купил брокаровские духи «Любимый букет императрицы», выпущенные совсем недавно, к трехсотлетию Дома Романовых. В красный картонный футляр сложенные банкноты отлично помещались. Вот только странно показалось Давыдову, что наклейка на флаконе украшена портретом Екатерины Великой. Ну да вряд ли кокотка разбирается в истории, решил он.

Денис отправил подарок Шурке с посыльным, а на следующий день кто-то от ее имени телефонировал и сладким голоском просил быть к обеду.

Давыдов, как и рассчитывал, застал у Шурки Гольдовского. Тот на него смотрел очень нехорошо, и Денис тоже насупился.

— Нечего, нечего! — прикрикнула на них Шурка. — Два индюка! Из-за какой-то дешевки, проститутки, друг друга сожрать готовы!

Давыдов сдержался — кокотка честно отрабатывала подарки.

— Ей вы, значит, сразу поверили? — спросил он. — Даже докопаться не попытались, почему она так сказала? Я, между прочим, на совещание безоружный пришел. Где вы видели, чтобы подсадной приходил куда-то безоружным?

Проверить это Гольдовский все равно не мог.

— Значит, тебе мы верить обязаны? А даме, доверенному лицу самого Ходжсона, не должны?

— Прежде, чем верить или не верить, вспомнил бы гимназический курс логики! Как ты полагаешь, отчего я, когда забрал эту даму из больницы, не сдал ее сразу же куда следует? Я ведь знал, кто она и чем промышляет! По долгу службы — обязан был сдать! То, что я пошел против долга, тебе ни о чем не говорит?

— Она твоя любовница!

— Она была моей любовницей… И я ее забрал не потому, что собирался продолжать этот никчемный роман! Наоборот, я исполнил ее последнюю просьбу. Мы с самого начала уговорились, что просьба забрать ее из больницы — последняя, и больше мы не встречаемся.

— У меня другие сведения.

— Да пойми ты, дурья голова, у меня же невеста есть! — неожиданно для себя выпалил Давыдов.

— У тебя?!

Нарсежак советовал ему поскорее жениться на хорошей девушке. И хорошую девушку Давыдов знал только одну…

— Да. Я здесь, в Москве, совершенно случайно познакомился с девушкой, которую хотел бы поскорее назвать женой. Она служит в Старо-Екатерининской больнице, и именно она помогла вывести оттуда ту даму. А дама видела нас вместе и все поняла. Теперь тебе ясно?

Шурка в восторге зааплодировала.

— Французский роман! Ей-богу, французский роман! — воскликнула она.

Как многие кокотки, она втайне мечтала о свадебном платье и фате с флердоранжем, о прекрасном венчании в церкви и разубранном экипаже, и чтобы всюду — белые букетики, в том числе на конской сбруе. Ей тоже хотелось побыть невестой, и Шурка самоотверженно кинулась защищать интересы другой невесты.

— Так ты же уговорился с той дамой, что вы расстаетесь… — начал было Гольдовский, но Шурка перебила его.

— Ты ничего не понял, котик! Ну, совсем ничего! Ты, дусенька, в женщинах понимаешь только то, что под сорочкой, а про душу не думаешь. Ну да, уговорились, а как увидела, что он с другой, тут все и вспыхнуло! Олежечка!!! Неужели непонятно?!

Давыдов прямо любовался: Еврион наскакивала на любовника, то смеялась, то собиралась разрыдаться, кричала, что он ее не понимает и никогда не понимал, соглашалась помириться только при условии дорогого подарка — на сей раз не пасхального яйца, а серебряного позолоченного сервиза-«дежене». Видать, снова кто-то из подружек похвастался…

— Ох, помолчи, ради бога! — взмолился наконец Олег. — Тут же серьезный разговор! Слушай, Давыдов, у меня от ваших амуров уже голова кругом идет…

— Александра Трофимовна все очень правильно объяснила. Та дама выждала, чтобы я наверняка был у Балавинского, телефонировала, оклеветала меня и, понимая, что за это я и прибить могу, сбежала. Она же не знала, чем все кончится. Я мог вырваться и уйти, а мог остаться там в виде хладного трупа. Думаю, это бы ее очень устроило!

— То, что ты говоришь, звучит вполне правдоподобно…

— Потому что это чистая правда! Ну, подумай сам: если бы я взял с собой оружие, неужели стал бы отмахиваться от Балавинского грязным веником?.. И ты понимаешь: остаться там, чтобы оправдаться, я не мог — мне бы и слова сказать не дали.

— Хорошо… Шурочка, дусенька, вели приготовить нам кофе.

Когда поостывшая кокотка вышла, Гольдовский сказал спокойно и серьезно:

— Ты должен доказать, что предан нашему делу. И слов тут, извини, мало.

— Я думал об этом, — с жаром кивнул Денис. — Если помнишь, в Старо-Екатерининской больнице во время того обыска взяли Шапиро. Господин Кошко сказал, что этот — не по его ведомству. У ОСВАГ же на Шапиро ничего нет — ну, идейный анархист, великое ли дело, если это на уровне идей? Есть же идейные вегетарианцы и даже идейные немецкие нудисты. ОСВАГ такими людьми не занимается, наши клиенты — иностранные подданные.

— Действительно…

— Ты должен поехать к Балавинскому и Головину, передать им мое предложение. Заодно принеси извинения за веник.

— Насчет Шапиро — это, надеюсь, не шутка?

— Нет, не шутка. Просто заберу его под расписку у Кошко — тот только рад будет. Ему полицейский изолятор для другой публики нужен.

На том и расстались.

Шурка, когда Давыдов целовал ей ручку, прижалась к нему — без серьезных намерений, балуясь, но, если бы Денис намекнул, Гольдовский в тот же час получил бы отставку.

Потом Давыдов два дня ждал, что решат масоны. Другого пути, чтобы вызволить Шапиро, у них не было. А однорукий анархист зачем-то был им очень нужен — не напрасно же Маргулис прятал его в больнице.

Ожидание способствовало хандре. Он даже собирался пройти курс излечения в «Рудневке» — самый мужской способ ставить крест на прошлом. Однако природная брезгливость победила.

Наконец Гольдовский телефонировал и сказал: все улажено, Давыдова с Шапиро ждут на другой квартире, где и когда — знать пока не обязательно.