Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной - Джон Треш

даже более фундаментален, чем гравитация. Желание рассеянных частиц вернуться друг к другу, выраженное в виде гравитации, является простым следствием их изначального единства. Каждый элемент его сюжета возникает «из лона тезиса – из сердца правящей идеи».

По применял свою теорию литературной композиции к Божьему творению. Оба они сосредотачивались на единстве эффекта. «В этом смысле, – утверждал он, – совершенство замысла действительно и применительно недостижимо – но только потому, что его строит конечный разум. Замыслы Бога совершенны. Вселенная есть замысел Бога».

Каждый настоящий художник – или ученый – стремится следовать, подражать и предвосхищать совершенные симметрии Божьего замысла. Настоящие критики знают об этом: «удовольствие, которое мы получаем от любого проявления человеческой изобретательности», возрастает по мере того, как произведение приближается к «абсолютной взаимности адаптации».

По нашел дальнейшее подтверждение замысла – то, что Уэвелл назвал «созвучием» – в предлагаемых решениях фундаментальных вопросов: биологических, астрономических и моральных.

Чарльз Дарвин, родившийся в один год с По, также пытался осмыслить новизну и конфликты в природе, борясь с естественной теологией, «Следами» и аргументами Чарльза Бэббиджа в пользу единого естественного закона. Они оба объясняли происхождение видов (хотя публикация Дарвина появилась в 1859 году) как результат единого закона и всеобщей борьбы. Для Дарвина закон естественного отбора накладывал ограничения на вариации, сохраняющиеся от каждого поколения, хотя его теория не проливала свет на причину этих вариаций.

Для По центральной космической борьбой стала борьба между давлением гравитации и взаимным увеличением электричества, борьба, которая подстегивала рост «жизненной силы, сознания и мысли». Этот конфликт «тесно связан с неоднородностью, сложностью видов животных», порождая более энергичных, более способных, «высших и еще более высших» существ. В качестве иллюстрации он привел «ультра-тропическую растительность», обнаруженную на островах Южных морей, – те же свидетельства роскошной и разнообразной жизни, о которых сообщали Гумбольдт и другие путешественники и которые привлекли Дарвина на Галапагосы.

Решение другой загадки, найденное По, позволило ему занять достойное место в истории астрономии. Прусский астроном Ольберс, который объяснил существование астероидов небулярной гипотезой, обратил внимание на парадокс. Если Вселенная бесконечна, как считали Ньютон и его последователи, и пространство заполнено бесконечным числом небесных тел, то свет от этих звезд должен заполнять ночное небо.

Однако ночное небо темное. По сформулировал то, что было названо парадоксом Ольберса, следующим образом: «Если бы череда звезд была бесконечной, то фон неба представлял бы нам равномерное сияние, <…> поскольку на всем этом фоне не может быть абсолютно никакой точки, где не было бы звезды».

Объяснение, данное По, соответствует мнению физиков двадцать первого века. Вселенная конечна: у нее было начало и будет конец. Поскольку количество звезд ограничено, они оставляют между собой темные пространства. Это решение ниспровергает фундаментальный принцип Ньютона – бесконечность пространства.

Более важным, по мнению По, являлось моральное понимание, которое давала его космология. Развитие замысла Вселенной создает максимум неоднородности, различий и отношений: «Правильное – позитивно, неправильное – негативно, это просто отрицание правильного, как холод – это отрицание тепла». Как и в «Месмерическом откровении», боль существует для того, чтобы мы могли познать удовольствие. Эврика утверждала, что любые два противоположных понятия внутренне, сущностно связаны друг с другом, являются частью божественной субстанции и различаются лишь поверхностно. Мы испытываем ограничения, потери, конфликты и разочарования из-за противоположностей и разделений материи.

И все же каждый атом каждого существа, материального и духовного, бьется вместе с божественным сердцем. В рассказе По «существование Зла становится понятным и, следовательно, переносимым», а «наши души больше не восстают против печали, которую мы сами себе навязали». Отделение от других и от изначального источника, который одновременно является частью нас, – это временная иллюзия. Знание о нашем возможном и полном восстановлении, говорит По, является нашим утешением.

Отклонения и столкновения

Космология По черпалась из весьма эклектичных источников. Из евангельского милленаризма он позаимствовал апокалиптический огонь и всемогущего Бога, хотя немногие христиане признали бы его видение вечной жизни как безличной дезинтеграции в божественную субстанцию, где Христа нигде не видно. Он впитывал квазиматериальные эфиры месмеристов и повторял метафизические схемы участия в живой, динамичной природе сведенборгианства, трансцендентализма и натурфилософии. Его умирающий и возрождающийся космос, основанный на фундаментальном законе, напоминал стоиков. Возможно, он даже использовал недавно переведенные индуистские космологии, которые начали появляться в филологических кругах.

«Эврика» многим обязана эпикурейскому представлению о том, что жизнь и мысль возникают из взаимодействия мельчайших частиц материи. Как и в поэме Лукреция «Природа вещей», По описывал вихри и водовороты как источник жизни и порядка от мельчайших до самых больших масштабов, от первых скоплений материи, следующих за первобытным колебанием атомов, до завихрений спиральной туманности. Это космическое видение роста материи перекликалось с эпической поэмой Эразма Дарвина о материалистическом творении «Ботанический сад», где также предсказывалось, что космос разрушится и возродится. Дарвин писал:

Star after star from Heaven’s high arch shall rush,

Suns sink on suns, and systems systems crush,

Headlong, extinct, to one dark center fall,

And Death and Night and Chaos mingle all!

– Till o’er the wreck, emerging from the storm,

Immortal Nature lifts her changeful form,

Mounts from her funeral pyre on wings of flame,

And soars and shines, another and the same[76].

По серьезно относился к случайности. Но, подобно переводчику и апологету Лукреция из девятнадцатого века Джону Мейсону Гуду и в отличие от Эразма Дарвина, в «Эврике» он пытался примирить хаос с божественным провидением и замыслом.

По продолжал проект естественной теологии, хотя и с радикальными изменениями. В его проекте конфликт и дисгармония проявлялись повсюду, а виды и индивидуумы не имели внутренних границ. Жизнь возникла из материи, а материя бурлила жизнью. Симметрия и единство реализовывались в огненном разрушении. Его парадоксальная убежденность во врожденной тяге к извращениям стала моральным эквивалентом предопределенного эпикурейского поворота.

На По, несомненно, повлияли «Следы» и их законы непрерывного порождения солнечных систем и живых существ. Для бриджуотерских авторов Бог всегда присутствовал, управляя инертной материей и сохраняя ее. В отличие от них, автор «Следов» и Чарльз Бэббидж считали, что Богу не нужно поддерживать и корректировать свои законы. Он мог бы запрограммировать их в самом начале и оставить их действовать по своему усмотрению. По писал в «Тайне Мари Роже»: «Дело не в том, что Божество не может изменить свои законы, а в том, что мы оскорбляем его, воображая возможную необходимость изменения».

Однако, несмотря на большое сходство со «Следами», «Эврика» основательно отклонилась от линейного оптимизма «закона прогресса».