Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1 - Семен Маркович Дубнов

Городской еврей был торговцем, ремесленником или шинкарем. В большинстве городов черты оседлости замечался сильный перевес еврейских мещан над христианскими. Везде преобладал мелкий торг, но попадались и зажиточные купцы, ездившие за товарами на загра­ничные ярмарки, преимущественно в Лейпциг и Кенигсберг. Туда они возили российские продукты (кожи, меха и прочее сырье) и заку­пали мануфактурные товары. Многие, особенно из Литвы и Бело­руссии, имели оживленные торговые сношения с русским промыш­ленным центром в Москве и немецким в Риге. Для ввозимых загра­ничных товаров открывался обширный рынок во внутренних рос­сийских губерниях; евреи устремились туда, но сразу встретили от­пор со стороны русских купцов, завопивших о конкуренции и побу­дивших правительство признать монополию туземных кулаков во вред потребителю, как это было в Москве (§ 44). Монополистам, од­нако, не удалось совершенно закрыть внутренний рынок для изящ­ных и дешевых заграничных товаров, которые все-таки привозились купцами-евреями в дозволенные им временные приезды. По «Поло­жению» 1804 года такие приезды разрешались по особым губерна­торским паспортам. Вторая из городских профессий, ремесло, счи­талась ниже рангом, чем торговля: ею занимался бедный класс; люди книжные и члены «порядочных» семейств считали унизительным для себя быть портными, сапожниками и т. п. Однако число ремесленни­ков все-таки было значительно: они составляли в среднем одну шестую часть еврейского населения (по статистике 1812— 1818 гг.). Воз­никали особые цехи еврейских ремесленников, так как христианские цехи не принимали евреев. Цехи объединяли обыкновенно предста­вителей нескольких или даже всех ремесел в данной местности; в зна­чительных общинах ремесленники имели свою особую синагогу, так как в общих синагогах «баале-батим» (зажиточные люди) отводили «баале-мелахот» (ремесленникам) задние места. Рядом с лавкой и ремесленной мастерской стоял шинок, или кабак, который обык­новенно соединялся с заезжим домом. Продажа водки была рассчи­тана главным образом на крестьян, приезжавших в город в базарные дни. Но в городах питейный промысел занимал второстепенное мес­то: его главною базою была деревня.

Наблюдатели тогдашнего экономического быта свидетельству­ют, что во многих городах и селах еврейский посреднический или ремесленный труд являлся необходимым элементом народного хо­зяйства, что без еврея нельзя ни купить, ни продать, ни что-либо из­готовить[64]. Еврей стремился к удешевлению продукта как в ремесле, так и в торговле; он довольствовался малым заработком, ибо крайне скудно удовлетворял свои личные потребности. Благодаря посред­ничеству вездесущего еврея-скупщика крестьянин сбывал на месте все свои продукты, даже такие малоценные, которые ему не стоило бы возить в город. И при непрерывной, лихорадочной работе еврей в среднем был так же беден, как крестьянин, хотя еврейскому быту была чужда одна из причин крестьянского разорения — пьянство. Это вызывалось переполненностью городов и местечек торговцами и ремесленниками, которая особенно давала себя чувствовать вслед­ствие систематического вытеснения евреев из их исконных сельских промыслов и наплыва поселян в города.

Когда официальные акты говорили о «питейном промысле» евреев в деревнях как исключительном их занятии, они не точно определили объем сельских промыслов еврея, которые были связа­ны с торговлей вином, но не только с нею. Арендуя право пропинации у помещика, еврей держал в аренде и другие статьи сельского хозяйства — молочную ферму, мельницу, рыбную ловлю; затем он занимался скупкой хлеба у крестьян и продажею им необходимых в хозяйстве товаров — соли, посуды, кос, серпов, которые привозил из города. Он обыкновенно совмещал в своем лице виноторговца, лавочника и скупщика. По дороге между городом и деревней тяну­лась цепь еврейских корчем или постоялых дворов, которые в то вре­мя конного сообщения служили станциями для проезжих. Всю эту веками сложившуюся хозяйственную организацию русское прави­тельство стремилось разрушить без замены ее новой, более нор­мальной. Когда появился закон 1804 г. о предстоящем спустя три года выселении всех евреев из деревень, многие помещики, не до­жидаясь срока, стали отказывать своим арендаторам-евреям в пра­ве проживания и торговли в деревнях. Начался наплыв в города, где не хватало источников пропитания и для прежних жителей. Правительство манило гонимых к двум новым профессиям: к ос­нованию фабрик и земледельческих колоний. На открытие фаб­рики у бывшего арендатора не было ни достаточного капитала, ни умения, да и невозможно было искусственно насаждать фабрич­ный промысел без предварительного обеспечения рынка для сбыта продуктов. Несколько фабрик шерстяных изделий было основано ев­реями в Литве и Украине, но они, конечно, не могли дать работу де­сяткам тысяч людей[65]. И вот все взоры обратились на земледель­ческую колонизацию.

В статуте 1804 года были обещаны несостоятельным евреям, желающим стать земледельцами, казенные земли в ряде губерний, денежные ссуды на обзаведение и освобождение от податей в тече­ние нескольких лет. Поселяне-изгнанники ухватились за это обеща­ние, как за якорь спасения. В 1806 г. группы евреев из Могилевской губернии обратились к губернатору с просьбой переселить их в Но­вороссийский край для занятия хлебопашеством. Поверенные этих групп ездили в Петербург и, по указанию министра Кочубея, отпра­вились в Херсонскую губернию для осмотра и выбора земли. Ми­нистр, по соглашению с херсонским губернатором, дюком Ришелье, решил отвести еврейским колонистам особые участки земли в тамош­них степях и водворять их под надзором новороссийской «Опекунской (переселенческой) конторы». Не успели первые могилевские труп­пы приготовиться к переселению, как посыпались просьбы от многочисленных групп евреев из других губерний (Черниговской, Ви­тебской, Подольской) о переселении их в новороссийские колонии. Число желающих достигло уже к концу 1806 г. полутора тысяч се­мейств, приблизительно в 7000 душ. Правительство смутилось: оно не было подготовлено к перемещению такого количества людей на казенный счет. В 1807 г. образовались первые колонии евреев-земле­дельцев на юге России: Бобровый Кут, Сейдеменуха, Израилевка (все в Херсонской губернии); в них поселилось около 300 семейств из 2000 душ.

Масса желающих переселиться в колонии все возрастала. В те­чение всего 1808 года, времени усиленного выселения евреев из дере­вень, белорусские губернаторы осаждали министра внутренних дел просьбами — пустить в Новороссию возможно большее число ев­рейских семейств. Деревенских евреев, доносил витебский губер­натор, «безвременно прогнали, разорили, ввергли в нищету; боль­шая их часть лишена дневного пропитания и крова, а потому они в немалом количестве идут в Новороссию. Многие, в чаянии Пересе­литься в Новороссию, продали все свое имущество и неотступно про­сятся туда, хоть только для жительства». Но в то же время от Пересе­ленческой конторы в Новороссии и от дюка Ришелье получались в Петербурге донесения о необходимости задержать поток переселе­ния, ибо и первые партии колонистов с трудом устроились, а для новых нет ни изб, ни приспособлений. К началу 1810 г. в семи коло­ниях Херсонской губернии пристроилось до 700 семейств, но столько же еще ждали устройства, скитались и бедствовали.