Радуга тяготения - Томас Пинчон

Подрядчик назывался «Бумажная компания „Ленитроп“».

Он прочитывает свое имя, не особо удивляясь. Оно тут на месте, как большинство мелких деталей при дежавю. Он глядит на эти восемь чернильных значков, и вместо внезапного луча света (пусть даже в человеческом облике: золотого света, что несет предостережение) имеет место малоприятный желудочный приступ, зарождается ужас, осязаемый, как рвота, — головокружение, какое давным-давно накрывало его в «Гиммлер-Шпильзале». Голову охватывает аэростат, резиновый, просторный, лезет со всех сторон, мы знаем это ощущение, да, но… К тому же, не понять какого рожна, — стояк. И опять этот запах, запах, что явился до рождения сознательной памяти, слабая химическая вонь, угрожающая, навязчивая, в мире такой не найти — се дыхание Запретного Крыла… эссенция недвижных фигур, что ждут его внутри — мол, слабо тебе войта, слабо отыскать секрет, которого не переживешь.

С ним что-то некогда сделали — он лежал в комнате, беспомощный…

Его эрекция гудит в отдалении, точно инструмент, подключенный Ими к его телу, — колониальный аванпост здесь, в грубом и шумном мире, еще одна контора, представляющая Их белую и далекую Метрополию…

Грустная история, ничего не скажешь. Ленитроп, уже страшно нервничая, продолжает читать. Стало быть, Лайл Елейн? Ну да, логично. Он смутно припоминает, что пару раз видал дядю Лайла. Тот приезжал в гости к отцу — обаятельное светловолосое жулье, Джим Фиск местного значения. Вечно хватал юного Энию и раскачивал за ноги. Это было ничего — Ленитроп в то время особого пристрастия к правильному расположению по вертикали не питал.

Судя по тому, что тут грится, Елейн то ли предвидел крах Штиннеса прежде многих других жертв, то ли просто естественным манером дергался. В начале 23-го он начал продавать Штиннесовы акции. Помимо прочего, через Ласло Ябопа продал нечто «Химической корпорации „Грёссли“» (впоследствии — «Психохими АГ»), Один из активов, переданных покупателю, — «все имущественные права в предприятии „Шварцкнабе“. Продавец согласен выполнять обязанности наблюдателя до тех пор, пока сотрудник „Швинделя“ не будет заменен на аналогичного со стороны покупателя; приемлемость кандидатуры оценивается продавцом».

В досье находится и Ябопов словарик. Ну да, тоже элемент личностной структуры. «Швиндель»[152] — его кодовое имя для Гуго Штиннеса. Остроумный старый пердун. А напротив «Шварцкнабе»[153] — инициалы «Э.Л.».

Ну ёшкин кот, соображает Ленитроп, это ж, небось, я? Если отбросить маловероятную версию «Экая Лабуда».

Обозначенный как задолженность «Шварцкнабе», в досье имеется неоплаченный повторный счет из Гарвардского университета, около $5000, включая проценты, «по соглашению (устному) с Шварцфатером».

«Шварцфатер»[154] — кодовое имя «Б.Л.». Каковой, похоже, если отбросить маловероятную версию «Беспримесная Лабуда», есть Ленитропов отец Бродерик. Черный Батя Ленитроп.

Неплохой способ выяснить, что 20 лет назад твой отец заключил с кем-то сделку, чтоб этот кто-то раскошелился на твое образование. Если вдуматься, Ленитроп так и не научился сопоставлять заявления времен Депрессии о неминучем семейном крахе с комфортом, которым наслаждался в Гарварде. Ну ладно, так о чем же договорились отец и Елейн? Меня продали, боженька всемогущий, меня продали «ИГ Фарбену», как говяжий бок. Наблюдение? У Штиннеса, как у любого промышленного магната, была своя корпоративная шпионская сеть. И у «ИГ» тоже. И стало быть, Ленитроп находился под надзором — м-может, с рождения? Ой-ёёёё…

В мозгу снова набухает страх. Простым «Пошел Нахуй» не прижать… Запах, запретная комната на нижней кромке памяти. Никак не разглядишь, не различишь. И неохота. Оно связано с Худшим.

Он знает, чем пахнет: судя по бумагам, для этого слишком рано, он никогда не сталкивался с этой дрянью в дневных координатах своей жизни, и все же в глубине, в теплой тьме, среди первых контуров, где часы и календари мало что значат, он понимает, что вонь, которая преследует его, окажется запахом «Имиколекса G».

А еще ведь недавний сон, который Ленитроп боится увидеть снова. Он был в своей старой комнате, дома. Летний день, сирень и пчелы, теплый воздух из открытого окна. Ленитроп нашел очень древний технический немецкий словарь. Словарь падает, открывается, страница щетинится черными буквами. Ленитроп читает, натыкается на «Ябоп». В определении говорится: «Я». Он просыпается, умоляя Его нет — но и проснувшись, уверен и пребудет уверен, что Оно может посетить его вновь, когда бы ни захотело. Может, у тебя тоже бывает такой сон. Может, Оно тебя предостерегало: никогда не произноси имени Его. Если так, ты понимаешь, каково сейчас Ленитропу.

И он, шатаясь, встает, подходит к двери товарного вагона, ползущего в горку. Отодвигает дверь, выскальзывает — действуй, действуй, — и взбирается по лесенке на крышу. В футе от его лица в воздухе повис двойной ряд блистающих зубов. Этого только не хватало. Майор Клёви из Артиллерийско-технической службы американских сухопутных сил, главный у «Каналий Клёви», наикрутейшей команды техразведки во всей, блядь, Зоне, мистер. Ленитроп может называть его Дуэйном, если хочет.

— Мумба-юмба, мумба-юмба! Прям в соседнем вагоне стая африканских зайцев — лови! Йи — ха!

— Погодь, — грит Ленитроп, — я, по-моему, заснул, что ли. — Ноги мерзнут. Ну и жирный этот Клёви. Штаны запиханы в блестящие армейские башмаки, валы жира свисают над плетеным ремнем, на котором болтаются черные очки и,45-й, роговая оправа, волосы зализаны назад, глаза — как предохранительные клапаны, выскакивают на тебя — вот как теперь, — едва чересчур повышается давление в башке.

Клёви словил попутку — летел на «Р-47» из Парижа до самого Касселя, подцепился к этому вот поезду западнее Хайлигенштадта. Как и Ник Шла-кобери, направляется в «Миттельверке». Надо сговориться с кем-то из «генерал-электрикова» проекта «Гермес». Из-за этих негритосов по соседству нервничает будь здоров.

— Вам, ребята, сюжетец в самый раз. Народ дома предупредить.

— Солдатня?

— Бля, нет. Фрицы. Юго-Западная Африка. Что-то такое. Ты что хочешь сказать — не в курсе? Да ладно. Ой. Асейная разведка ничё не ведает, хахах, чур, без обид. Я думал, весь мир в курсах. — Далее следует зловещее сказанье — ВЕГСЭВ такое сочиняет, Геббельсова-то головокружительная фантазия доводила его не дальше Альпийских Редутов и всякого такого, — о плане Гитлера создать нацистскую империю в черной Африке — сорвалось, когда Кровавый Паттон преподнес Роммелю на блюдечке его же сраку. — «Вот ваша жопа, генерал». — «Ach du lieber! Mein Arsch![155] AAA…» — хахаха… — комически хватается за седалище обширных брюк. Короче, у черных кадров в Африке будущего нет, остались в Германии правительствами-в-изгнании, которых никто не признаёт, как-то сплыли в германскую артиллерию и вскоре выучились на ракетных техников. А теперь шляются на свободе. Дикари. Не интернированы как ВП — насколько Клёви знает, даже не разоружены. — Мало нам париться из-за русских, лягушатников, асеев — эй, прости, друган. Так у нас теперь еще не просто негритосы, а негритосные фрицы. Ну ебть. В День победы в какую ракету ни плюнь — возле каждой негритос ошивается. Но ты ж понимаешь, сплошь мумба-юмбаных батарей не бывает. Даже фрицы не могут настолько умом двинуться! Одна батарея — 81 человек, плюс поддержка, плюс пусковая бригада, энергообеспечение, топливо, топография — кореш, да это же толпа негритосов, все одной стаей. И вот что — они до сих пор рассредоточены? Разнюхаешь — и у тебя в кармане сенсация, друг. Потому как если они вместе сползаются — о, тогда у нас ба-альшие неприятности! В том вагоне десятка два, если не больше, — ты глянь, вон они. И-и они едут в Нордхаузен, друган! — Жирный палец тычет в грудь на каждом слове. — А? Чего это они удумали, ты как считаешь? Знаешь, как я считаю? У них есть план. Ага. Я думаю, ракеты. Не спрашивай как, я просто сердцем чую. Вдоба-авок, знаешь ли, это крайне опасно. Им доверять нельзя — с ракетами-то? Да они ж как дети. Мозг еще меньше.

— Однако наше терпение, — подсказывает ровный голос из темноты, — терпение наше громадно, хотя, пожалуй, и не безгранично. — С этими словами высокий африканец с императорской бородкой подходит и хватает жирного американца — тот успевает лишь коротко взвизгнуть и вылетает за борт. Ленитроп с африканцем смотрят, как майор подскакивает вниз по насыпи, размахивая руками и ногами, а затем исчезает из виду. На склонах толпятся пихты. Гребешок месяца всплыл над зубчатым гребнем холма.