Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никто не ответил мне. Никто даже не попытался.
— Остановите! Остановите, сейчас же! — слезно кричала я, выламывая дверцы. — Мне нужно выйти! Остановите, слышите?! Мне нужно домой! Откройте эту чертову дверь! — я разрыдалась, но кроме, брата это никого не тронуло.
Люди, сидящие впереди, были не удивлены такой реакции, они предугадали ее, потому что знали — никакого пикника не будет.
Я упала на пол, между сиденьями и закрыла лицо руками.
— Ненавижу вас! — рыдала я. — Твари, как же я вас ненавижу! Чтоб вы сдохли! Нелюди! Горите в аду!..
Мое сознание охватила тьма. Коварная судьба снова и снова надевала на меня тяжелые кандалы под названием «Жестокая жизнь». Я возвращалась к тому, отчего только-только смогла уйти.
Нас увозили из Каменки. Нас увозили из родного дома.
Мы, потерянные котята, снова стали ненужными.
Глава#31
«Все что не делается, то к лучшему» — с детства обманывают нас. Наглая ложь. Где же это «лучшее», когда я так много для него сделала?
Я помню, когда нас, как мелкий мусор, выбросили у ворот большого здание. Тогда к нам подошли десятки обеспокоенных женщин, они гладили зареванного Пашку по голове и расспрашивали обо всем, что случилось. Пашка с удовольствием поведал им душераздирающую историю, а вот я, облокотившись о несколько сумок с вещами, внимательно изучала надпись на табличке у входа в здание.
РАЙОННЫЙ ЦЕНТР ПОМОЩИ ДЕТЯМ,
ОСТАВШИХСЯ БЕЗ ПОПЕЧЕНИЯ РОДИТЕЛЕЙ.
Весьма обнадеживающие название, но меня заинтересовали только три первые буквы — Р. А. Й. Тогда я подумала, что пришла к тому, к чему так долго шла. А еще я подумала, что стоит опасаться своих желаний. Не всегда они исполняются так, как хотелось бы нам.
Черт. Как же все это грустно; этот сильный дождь, скрывающий Пашкины слезы; этот сочувствующий взгляд женщин, которые видят в нас несчастных сироток; это серое небо олицетворяющее мое внутреннее состояние; эти высокие ворота, которые должны впустить тебя в лучшую жизнь, но этого никогда не произойдет; и, эти раны, которые не перестанут кровоточить.
Грустно. Невыносимо грустно.
Только потом мне объяснят, что тетушкины планы на дом не свершились и, потеряв интерес к нашим персонам, она избивалась от нас столь некрасивым способом. Что ж, спасибо ей, что довезла нас до приюта. Даже для нее это было поступком. Немного аморальным, но все же поступком.
Черт. Как же это грустно.
* * *
Это были не самые легкие два месяца в моей жизни. Нет, интернат принял нас с Пашкой очень тепло, воспитатели души не чаяли в моем младшем брате, часто беспокоились о моей состоянии, подбадривали душевными разговорами, помогали в учебе, но я так не смогла свыкнутся с мыслью, что проживу тут до своего совершеннолетия.
Нас не должно быть здесь. Не должно.
Я не переставала думать о ребятах. О Семене, о Нине, даже о Саше. Да и как я могла перестать думать о нем? Тогда бы все мои улыбки, все мои слезы, вся эта дрожь в коленках были бы ложью. Но я никогда не лгала.
— Цветкова, тебя нянечка искала. Говорит, это срочно, — с этими словами в комнату зашла Женя. Взяв с моей тумбочки зеленое яблоко, она уволилась на свою кровать. Девочка проживала тут уже шесть лет, поэтому, считала себя полноправной хозяйкой.
— Что ей нужно? — неохотно спросила я, изучая пыльные занавески.
— А мне на кой знать? Иди, и все узнаешь, — она подняла указательный палец, словно недоговорила и, проглотив яблоко, добавила: — И, кстати, поговори со своим братом. Он ворует у детей фрукты, а потом заставляет их кувыркаться за апельсин. Это ненормально.
Изогнув бровь, я посмотрела на яблоко в ее руке.
— Что? — пробубнила она с набитым ртом. — Оно уже тут неделю лежит. Я решила, что ты не хочешь.
Поднявшись с кровати, я протяжно выдохнула.
— Все нормально. Мне не жалко. Так что ты там говорила про нянечку?
— В служебную вали, говорю. Она там.
Мне было шестнадцать, и любой мог подломить мою волю.
Войдя в небольшой кабинет, я облокотилась о стенку и скрестила руки на груди. Я думала только о том, чтобы скорее вернуться на койку.
— Ты звала меня, Вера?
Оторвавшись от бумаг, пожилая женщина подняла на меня свои огромные глаза.
— Да, Злата, присаживайся, — пригласила она.
— Нет, я постою. Если Пашка снова засорил туалет, то я здесь ни при чем.
Она посмеялась.
— Я не об этом, — она поджала губы и вскинула бровями. — Хотя, он действительно вымотал всех наших воспитателей. Кто научил его купаться в отстойниках?
Сохраняя невозмутимость, я дернула плечом.
— Да был там один… капитан подводных бочек… Так, о чем ты хотела поговорить?
— Это касается вашего дома. Пришли бумаги. Дом остается за вами, — она помедлила. — Но, я не могу отпустить вас, Злата. Ты должна понимать. Мне нужен хоть один опекун, который мог бы взять за вас ответственность. У вас вообще не осталось родственников?
Нянечка Вера подарила мне кусочек веры и тут же отобрала ее.
— Я уже говорила, у дедушки был брат.
— К нам никто не обращался.
— Знаю, — я повысила тон и сразу же пожалела об этом. — Черт, Вера, я знаю. Скорее всего, он даже не догадывается о нашем положении.
— Так давай свяжемся с ним? — воодушевленно предложила она.
Ох, если бы это было так просто.
— Я не знаю ни адреса, ни фамилии. Ничего! — я обессиленно сползла по стенке и запустила пальцы в волосы. — Я просто ничего не знаю. Может, он даже не хочет, чтобы мы его искали. Почему он не забрал нас еще тогда? Почему, Вера? Он ведь обещал дедушке, что позаботиться о нас…
Мое психическое состояние рушилось, как песочное печенье.
— Эй, детка, — встав из-за стола, женщина подошла ко мне, села рядом и похлопала по плечу. — Все будет хорошо. Мы поможем вам, слышишь? Уверена, через какое-то время мы обязательно его найдем. В конце концов, тебе скоро восемнадцать, ты сможешь вернуться и забрать Пашу. Не расстраивайся, Злата. Здесь вас никто не обидит. Потерпи немного, детка. Сделаешь это для меня? — она заглянула мне в лицо и по-доброму улыбнулась.
Я ответила ей тем же.
Как же было жаль расстраивать эту сердечную женщину, ведь у меня были совсем другие планы.
* * *
Сутки в трясущимся поезде сильно сказались на Пашке. Он спал без задних ног, на верхней шконке и тихо похрапывал. Я завидовала ему. Он мог спать мертвым сном, нежиться
