Разбитые маски - Анна Малышева

– Бросила я ее! – прорыдала Ирина. – Когда он стал упорствовать, я скомкала телеграмму и бросила комок ему в лицо! И что тут такого? Вы бы тоже бросили, если бы вам так нагло врали! Я разозлилась – зачем было ехать через весь город, торчать в пробках, переживать, чтобы напороться на такое наглое вранье!

– Ваш супруг никакой телеграммы вам не посылал, – объяснил ей следователь. – Так что в данном случае он не лгал.

Ирина подняла залитое слезами, порозовевшее лицо. В ее глазах застыл какой-то священный ужас в сочетании с недоверием.

– Он не посылал телеграмму? – медленно проговорила она. – Тогда кто это сделал?

– Тот, кто это сделал, уже признался. Так или иначе, Ирина Юрьевна, вы прибыли туда без приглашения. Ваша беседа происходила в комнате. Что произошло потом?

– Я ушла.

– Сразу ушли? Не заходя ни в ванную, ни в туалет, ни на кухню?

– О господи, о чем вы спрашиваете! Я не могу всего этого помнить! – простонала женщина.

– Но это как раз очень важно вспомнить.

– Кажется, я была в туалете. Перед самым уходом… – призналась Ирина. – Ну и что? Это тоже запрещено? Вы придираетесь ко мне!

– А на кухне были? – гнул свою линию следователь. – Вы уверены, что не были? И готовы подписать эти показания? Тогда каким образом на кухонной раме и подоконнике оказались ваши отпечатки пальцев?

– Ну может, я случайно подошла и взялась… – начала было Ирина, но следователь ее перебил:

– Возможно, и случайно, Ирина Юрьевна. Однако именно из этого окна и выпрыгнул ваш бывший супруг. Мы полагаем так, исходя из того места, где было найдено тело. Свидетелей падения, к сожалению, не нашлось. Иначе все было бы намного проще. Она принялась размазывать слезы руками – носовой платок валялся на полу. Адвокат брезгливо покосился на ее распухшее, жалкое лицо, но своего носового платка не дал. Следователь нашел в ящике стола бумажные салфетки и предложил ей несколько штук. Ирина приняла их с такой горячей благодарностью, будто он спасал ей жизнь. Вероятно, этот простой знак внимания показался ей чем-то очень обнадеживающим. Она умоляюще залепетала:

– Я вижу, происходит что-то не то, и не могу понять, почему так получилось! Поверьте мне, я не грабила собственную квартиру и уж тем более не убивала мужа! В конце концов, никаких улик против меня нет, почему же вы меня подозреваете?

– Ирина Юрьевна, куда вы поехали после того, как попрощались с Виталием Ивановичем?

Бумажные салфетки мокли и рвались с пулеметной скоростью. Ирина уже едва могла говорить, глаза утратили всякое осмысленное выражение, от размывшейся поначалу косметики не осталось и следа. Она уверяла, что только проехалась по магазинам и не может понять, как могла вернуться домой в пять часов вечера. Кто это говорит?! Кто это может знать?!

– У нас есть свидетель, и мы должны проверить его показания.

– Да кто это мог быть? Танька, что ли? – всхлипывала женщина. – Змея, змея! Я всегда знала, что она меня ненавидит! Смотрит волком, всегда возражает, не слушается. Стоит сделать маленькое внушение – и она сразу чуть не кусается! Вся в отца! Господи, ну за что мне это, у других людей нормальные дети, послушные, ласковые, а у меня какое-то чудовище! Ей бы только валяться на диване, слушать какую-то ужасную музыку и грубить!

– Ирина Юрьевна, вопрос был задан по существу. Когда вы в тот день вернулись домой?

– Да не помню я, не помню, – отмахивалась она, уничтожив последнюю салфетку. Следователь твердо решил закончить на этом свою благотворительность. – Может, и в пять, все может быть!

– Да оставьте вы ее в покое, – неожиданно взорвался спокойный розовый адвокат. – Разве не видите, у нее припадок начинается!

Теперь и следователь заметил неладное, но было уже слишком поздно. Ирина как-то странно покосилась на стуле, создавалось впечатление, будто спина у нее вовсе не гнулась. Помедлив секунду в таком неловком положении, женщина косо рухнула на пол. Однако сознание Ирина не потеряла. Следователь наблюдал то же самое, что опергруппа, впервые известившая женщину о смерти мужа. Та энергично била ногами по полу, мотала головой, тяжело дышала сквозь стиснутые зубы и явно задыхалась. Ее облили водой, приподняли голову, но она не останавливалась, словно поставила перед собой цель сделать в полу дыру побольше.

Когда Ирина сломала каблук, следователь бросился к телефону:

– У нее что, эпилепсия?!

– Ни черта у нее нет, – хмуро ответил адвокат, с трудом удерживая Ирину, чтобы та ненароком себя не поранила. – Просто нервы.

– Какие нервы, вон пена изо рта пошла!

– Не обращайте внимания, она придуривается, чтобы пожалели. – На адвоката неожиданно нашел приступ откровенности. – Знаете, я с ней маюсь уже не первый раз, и она всегда закатывает такие приступы, когда ей нечего сказать. Я откажусь от нее, честное слово! Пусть берет себе другого адвоката. А мне здоровье дороже!

Следователь положил трубку, так и не вызвав врача. Он удивленно смотрел на пухлого розового человечка, а тот, пренебрежительно кивнув на Ирину, заметил, что сейчас при ней можно обсуждать что угодно. В таком состоянии она вряд ли что-то воспринимает. Стоит только посмотреть, как закатились глаза. А если она и слышит, тем лучше для нее.

– По-моему, на этот раз она умудрилась что-то действительно отмочить, – сказал он. – Знаете, у меня всегда было ощущение, что однажды она допрыгается. А я уголовными делами не занимаюсь. Моя специальность – имущественные вопросы. Я ей помогал судиться чуть не со всей ее родней. У нее ко всем были материальные претензии, и знаете, мы почти всегда выигрывали. Ловкая баба, надо признаться! Но на этот раз я пас. С меня хватит.

В это время женщина как раз пришла в себя. Вероятно, она все-таки что-то слышала, когда металась по полу и стискивала зубы, потому что, едва набрав полную грудь воздуха, Ирина громко заявила, что все мужчины – подлецы, а она, как только вернется домой, найдет себе другого адвоката! Не такого труса, который рад бросить ее в беде!

Глава 18

– И все-таки я туда не пойду, – заявила Ольга, испуганно оглядывая старинный трехэтажный особняк. – Мне не по себе.

В этом доме с лепными украшениями по карнизу, ложными колоннами и облезлой зеленой штукатуркой не было ничего пугающего. Он был так же обаятелен, как его ближайшие соседи – разноцветные, поблекшие, старые московские дома, больше похожие на торты, чем на современные жилища. И все-таки этот дом ее пугал. Она слишком хорошо помнила те дни, когда нарочно старалась завернуть в этот переулок, пройти под окнами второго этажа, ненароком поднять голову и осмотреть задернутые занавески… В окнах квартиры, где жил Виталий, всегда были задернуты занавески. Однажды он сказал, что у жены какая-то маниакальная страсть все запирать, задергивать, прятать. Это было в ту пору, когда Ольга даже не подозревала, что когда-нибудь станет его женой, что он все-таки решится… В ту пору, когда Ирина была для нее только безликим пугалом, известным лишь понаслышке, а Таня – не реальной девочкой с хмурым взглядом и небрежно причесанными волосами, а бледным наброском ребенка, наспех сделанным ее отцом.