Семь недель до рассвета - Светозар Александрович Барченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7
Но с отправкой старших воспитанников в село Мизюк решил все-таки повременить хотя бы еще денек-другой в надежде, что после неурочных и холодных дождей в конце концов установится долгожданное тепло скоротечной поры запоздавшего нынче бабьего лета.
Тетя Фрося и обе воспитательницы согласились с Мизюком. Но завхоз Вегеринский был недоволен решением директора и вечером пришел к нему домой.
— Та чего нам ждать, Юрий Николаевич? Чи будет оно, ваше лето, чи не будет — бабка надвое говорила. А с нашими орлами в селе ничего не случится. Черти их не возьмут! Нехай пороблять там трошки, — растирая свою пухлую грудь, пытался он переубедить Мизюка. — Хиба ж они у нас туточки по спальням сидят? Куда там!.. Ведь с раннего ранку до ноченьки поздней на улице. То на базаре валандаются, то у людей по хатам да по каморам шныряют. И не болеют же, не замерзают!.. Вы сами-то слышали, чтобы какой наш босяк лишний разок покашлял? Ни боже мой!.. Ото ж их теперь никакая хвороба не берет. Вот и Полина Карповна вам то же самое скажет…
Но жена Юрия Николаевича не поддержала настойчивого Вегеринского. Она пристроилась на диване, в уголке, а перед нею высился целый ворох детской одежды — рубашки, штаны, майки, трусики. Полина Карповна доставала из этого вороха то штанишки, то майку, расправляя, встряхивала, озабоченно разглядывала со всех сторон на свет и соображала — где подшивать, где подштопывать, а где и ставить заплатку.
— Нет, почему же, Семен Петрович? — сказала она, хмурясь и скусывая нитку. — Болеют, конечно, ребятишки. Особенно младшие.
— Та они же дома остаются. Не о них речь! — не сдавался упрямый Вегеринский. — Как бы мы с вами ту пшеницу совсем не упустили…
— Вы уже постарайтесь, Семен Петрович, не упустить… Таланты свои проявите, — слегка польстил несговорчивому завхозу Мизюк. — Вон лошадь берите, поезжайте в село. Попросите там, чтобы еще немного подождали.
— Та был я у них позавчера… Просил… — Ну и что? — Мизюк приподнял брови.
— Та ничего… Ждут они, понятно. Куда ж им от нас деваться? — Вегеринский, пыхтя, доверительно наклонился к директору: — Зерно-то у них… ну, как бы вам это? — прищелкнул пальцами завхоз, — краденое почти что… Они его из колхозной каморы выгребли и у себя от немцев поховали. Но с дытячим будынком согласны поделиться. Если мы отой треклятый горох уберем. Со старостой ихним я трохи знакомый. Ему немцы строго-настрого приказали все до остатней бубочки с поля собрать и сдать. А рук у його немае — старухи старые да малые дети на печках сидят… Кто же задарма для него такую работу справит, коли мы не допоможем?..
— Вот видите… А вы торопитесь, — успокоительно заметил Юрий Николаевич, очевидно пропустив мимо ушей насчет «краденого».
— Та вы чего? Как же нам не торопиться? — Вегеринский заворочался на стуле, громко сопнул носом и приложил руку к сердцу. — А вдруг немцы про той хлеб пронюхают или староста кого другого наймет?
— Ну, это маловероятно… — Мизюк вроде бы заколебался, чуть подумал. — Нет-нет, Семен Петрович!.. Все же погодим еще пару деньков… А ты, Поля, отвлекись на минутку, пожалуйста, и согрей нам кипяточку, — попросил жену Юрий Николаевич, давая тем самым понять Вегеринскому, что разговор окончен и что менять свое решение он не намерен. — Вы как к кипяточку относитесь, Семен Петрович?..
Но директор не ублажил Вегеринского даже круто заваренным чаем из довоенных запасов. Завхоз отправился домой сильно раздосадованный.
И в самом-то деле, ну что он за человек такой непостоянный, этот Мизюк? То у него одно на уме, то иное… Сначала, видишь ли, хлеб ребятишкам где хошь и как хошь добывай. Торопит, едва ли не в три шеи тебя погоняет… Но когда на мази уже все, — сущие пустяки, можно сказать, остались: пацанов в село спровадить, пшеничку ту у людей забрать да в дытячий будынок тишком-нишком ее привезти, — нет, постой, обожди!.. «Мы с вами не имеем права рисковать здоровьем воспитанников…» Вот так… Опасается, значит, деток простудить, жалеет их… Ну, а он, Вегеринский, выходит, всех этих жуликов да босяков не жалеет? Ему, выходит, Вегеринскому, наплевать на то, что пацанва голяком бегает, голодует? А для какого биса он тогда, спрашивается, как проклятый, по городу да по селам мотается, по крупиночке клюет, что люди добрые подают, достает, меняет, просит? Для себя чи для кого?.. «Мы с вами — персонал, мы обязаны заботиться…» Ага… Да ведь тот «персонал», который поумнее оказался, сразу ноги в руки подхватил — ищи его нынче, свищи! А он, дурачина старый, побоялся тут всякую рухлядь к едреной фене бросить, совестно ему, видишь ли, стало… Вот и бейся теперь один, как та рыбонька на льду, хоть башкою своей дурной в эту вон стенку колотись — ничего не переменится! Даже погоды отой чертовой, может, и до самой зимы ты не дождешься!..
Но как бы запропавшее бабье лето, — быть может, на разъезженных, битых войною дорогах где-то застрявшее либо вообще порешившее не заглядывать больше на эту измордованную людьми, разоренную врагом землю, — неяркое в осенней своей застенчивости, однако ласковое и щедрое в нерастраченном, позднем тепле все-таки смилостивилось, пришло. Наступили тихие погожие дни, которые, впрочем, не принесли успокоения завхозу Вегеринскому.
Истосковавшаяся по светлому солнышку ребятня с самого утра неудержимо расползалась из детского дома и возвращалась в спальни лишь затемно. Словно сыпучий песок между пальцами, просеивалась за ворота и ненадежную чугунную оградку верткая детвора — покуда спохватишься, а их уже и след давно простыл.
Совсем умаялся завхоз Вегеринский, напрасно пытаясь уговорами, посулами безбедной жизни на вольном воздухе добиться от неуловимых мальчишек послушания, склонить их организованно отправиться на горох, чтобы трудом праведным насущный хлеб себе заработать. Вроде бы вот туточки они только что крутились, на пороге кухни околачивались, наперебой лезли пособить тете Фросе, заслужить у нее то грудочку каши, то шматочек коржа, но заикнешься им о том, что пора бы в село собираться, ни единого босяка вокруг. Ну, как будто все разом в преисподнюю проваливаются!
Явно отлынивала от честного труда на богатых деревенских харчах, не желала почему-то — пускай и на недолгое время — расставаться со скудной городской жизнью разудалая детдомовская братва. Нечто непонятное взрослым, скрытое от них происходило в детском доме, назревало что-то среди ребят.
Старшие мальчишки
