Первая просека - Александр Грачев

А ну, попробуем прикинуть, какой вес у Аниканова будет теперь в Комсомольске? Скажем, идет там городской комсомольский актив. «Слово предоставляется члену пленума Дальневосточного крайкома ВЛКСМ товарищу Аниканову!» Аплодисменты.

Полномочный представитель крайкома в Комсомольске — разве это не веско? Уж теперь-то он посчитается кое с кем, в первую очередь, с Жернаковым, припомнит то его выступление на Пивани. Да и с Каргополовым попробует потягаться. На этот счет у Аниканова про запас есть такая пилюлька, как выписка из учетной карточки Каргополова, сделанная еще тогда, когда Андрей был заворгом комитета комсомола: «Социальное происхождение — сын священнослужителя (отец до революции был попом)». При удобном случае и при известных обстоятельствах это будет последним, уничтожающим ударом.

Правда, Аниканова немного насторожило замечание секретаря крайкома.

— Товарищ Каргополов, — сказал тогда секретарь крайкома так, чтобы слышал весь зал, — по возвращении в Комсомольск разберитесь как следует во всем этом и обсудите на бюро горкома.

Но эти слова недолго тревожили Аниканова — только до тех пор, пока его не избрали в состав пленума.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Конференция закончилась в последних числах октября, когда по Амуру уже пошла шуга. Делегатам пришлось выехать поездом в Волочаевку, а оттуда предстояло добираться автомашинами по трассе будущей железной дороги Волочаевка — Комсомольск.

Но в Волочаевке пришлось задержаться почти на целую неделю — не было прямой автомашины до Комсомольска, а на «перекладных» большинство делегатов ехать побоялись.

— Смотрите, — говорили им, — тут работают самые отъявленные воры-рецидивисты. Некоторые имеют в общей сложности по нескольку десятков лет, один уже набрал восемьдесят два года. Так что украсть, а то даже и вырвать из рук какую-нибудь вещь у «вольного» такому вору ничего не стоит. От того, что за это ему набросят еще тройку лет, у него ничего не изменится.

Наслушавшись таких советов, делегаты единодушно решили дождаться «сквозной» автомашины.

Волочаевка — небольшая железнодорожная станция с поселком в сотню дворов, нанизанных, как мониста, на одну улочку, — лежит среди приамурской равнины, уходящей необозримо на сотни километров. Только в каких-нибудь полутора километрах от нее к северо-востоку одиноко возвышается небольшая сопочка с нанайским названием Июнь-Корань. Именно отсюда и пошла слава о легендарных «волочаевских днях»: на ее склонах, превращенных белогвардейцами в сплошной бастион и державших на замке железнодорожную магистраль, в феврале 1922 года разыгрались кровопролитные бои. Они закончились беспримерным штурмом солдат революции последней крепости старого мира в Приамурье. В память о тех днях на самой макушке Июнь-Корани высится зданьице из белого камня, похожее на скалистую крепость. На вершине, далеко видимой окрест, навеки встала фигура красноармейца в буденовке, с высоко поднятой над головой винтовкой — знак торжества победы. В памяти народной живет песня «По долинам и по взгорьям».

В первый же день своего вынужденного пребывания в Волочаевке делегаты отправились на сопку Июнь-Корань. Укатанная дорога привела их к подножию сопки, а дальше, по ложбинке — на самую вершину, ее проложили сюда к школе, которая помещалась в самом здании памятника. Березки, ильмы, клены уже сбросили листву, устлав землю, некогда пропитанную кровью, и только низкорослые дубы стояли в наряде пожухлых бурых листьев, звенящих жестью под ударами ветра. Морозец убил траву, поэтому в чаще подлеска далеко просматривались покатые бока легендарной сопки. Они почти сплошь были в шрамах траншей и брустверов.

С вершины сопки видна станция Волочаевка — до нее, кажется, рукой подать. Четко выделялась на равнине и вся железнодорожная колея к западу до станции Ин и к востоку до самого Хабаровска.

— А вы представляете, товарищи, — задумчиво говорил Каргополов, — как эта местность выглядела зимой, когда кругом лежали снега? Все равно что на белой скатерти… Предлагаю, товарищи, почтить молчанием память тех, кто пал на этих подступах.

Все сняли шапки и замерли в скорбном молчании.

Вы жертво-ою пали-и в борьбе роково-ой… —

запел Каргополов, все подхватили, и потекла печальная мелодия над сопкой.

Песня подходила к концу, когда послышался звон ребячьих голосов. Это школьники выбежали на переменку.

Наконец за делегатами пришел автобус. Подмораживало не только ночью, но уже и днем, и дорогу покрыла довольно крепкая корка, тем не менее решено было ехать в ночь, чтобы без риска проскочить болотистую низину в левобережье реки Тунгуски.

Автобус был битком набит: вместе с делегатами ехали строители. Аниканов со своим огромным чемоданом забился в задние ряды, в самый угол — в случае чего так легче сохранить чемодан.

— Укачает там тебя с твоим вагоном, — шутили ребята, — не рад будешь и своему добру.

— Ничего, сдюжим, — бодрился Андрей.

До Тунгуски дорога была сносной — к переправе тянулся старый проселок. Но вот минули хлипкий мост с дощатым настилом, и автобус стало кидать на ухабах.

За окном темень ноябрьской ночи, темно и в автобусе. Свет фар выхватывает из тьмы то настил лежневой дороги, то ухабы, когда дорога выходит на релку.

Андрей пробовал уснуть, чтобы скоротать эту кошмарную ночь. Но стоило ему задремать, как очередной толчок кидал его кверху вместе с чемоданом.

Тошнота подступала к горлу, приступы ее повторялись все чаще, наконец Аниканов не выдержал.

— Его бы надо посадить наперед, — предложил кто-то. — Да он за чемодан боится.

— А-а, ну, тогда пусть хоть наизнанку выворачивается…

К счастью, скоро дорога вошла в сопки, где был хороший, щебенистый грунт, и автобус пошел спокойно. Стали синеть стекла окон — проступал рассвет. Пассажиры дремали, некоторые похрапывали, скорчившись в три погибели на тесном сиденье. Только Андрею было не до сна — больно бил по коленям чемодан. Можно было бы засунуть его под сиденье, но откуда знать, кто едет в автобусе? Чего стоит опытному вору незаметно вырезать бок чемодана — и тогда поминай как звали все добро, которое там хранится, — от сбереженной копченой колбасы до подарков, что он накупил родным и Кланьке.

Утро не принесло облегчения. Хорошие участки дороги по склонам сопок сменялись пойменными марями и лабиринтами проточек с жиденькими мостками через них. Каждый из таких мостков готов был рухнуть, когда его с грохотом проходил автобус.

Это случилось уже под вечер. Автобус спустился по косогору на очередную марь. Вдали, километрах в двух, виднелась насыпь, у ее подножия курились дымы, бегали машины. Дорога была до того разбита, что приходилось удивляться искусству шофера и выносливости старенького кургузого автобуса.

До насыпи оставалось уже с полкилометра, когда автобус въехал на дощатый настил, проложенный через неглубокий, но быстрый ручей. Вдруг — удар, автобус резко накренился вправо, перекосился и замер.

— Что случилось? — зашумели пассажиры, опомнившись от толчка.

— Кажется, доска подломилась, — спокойно ответил утомленный шофер и выскочил на дорогу.

Все умолкли, ожидая вестей. Шофер долго не подавал голоса, потом длинно выругался и заявил, появляясь в дверцах:

— Приехали, товарищи, вылезайте.

— Поломка?

— Что случилось?

— Кардан полетел.

— Сломался?

— Да, у самого дифера.

— Вот тебе и праздники!

— Придется куковать до белых мух, а еще и половины не проехали…

— Хорошо, что хоть рядом с поселком, — отозвался другой голос.

— Как бы это «хорошо» не обернулось плохой изнанкой, — пробурчал Аниканов. Он представил себе, как вышел из автобуса со своим чемоданом, как его окружили воры-рецидивисты, как один грозит ножом, а другой выхватывает чемодан…

Все получилось иначе.

— Значит, сели накрепко? — допытывался Каргополов у шофера.

— Ну так вы же понимаете, что такое кардан? Это вал, понимаете, вал, передающий вращательное движение от мотора на дифер, а потом на ведущие колеса. Вот он-то и сломался у самого подшипника. Машина требует капитального ремонта.

— Как решим, товарищи? — обратился Каргополов к пассажирам.

— А чего же тут решать? — ответил кто-то. — Надо идти к начальству и просить машину до Комсомольска.

— Да, пожалуй, иного выхода нет, — согласился Каргополов. — Пойду я.

Вернулся он незадолго до заката солнца. К вечеру мороз стал крепчать, задул пронизывающий ветер, и все в автобусе изрядно продрогли.

— Утешительного мало, товарищи, — залезая в автобус, объявил Каргополов. — Свободной машины нет. Но ночлег дают.