Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

– Ваша эскадра, – перебила его королева, – была бы всего лишь передовым отрядом, вслед за которым в этих водах появится большой французский флот.

У Людовика де Конде челюсть отвисла от удивления. Какая, к дьяволу, эскадра?! Какой еще французский флот у берегов Западной Африки?! Спятила, дуреха, что ли?! Тут бы как-нибудь нейтрализовать отряд испанских рейдеров, зверствующих у берегов Франции.

Он прибыл сюда требовать подкрепления и новых партий оружия, особенно английских ружей, намереваясь в зародыше погасить саму идею мира, который королева собиралась подписывать, признавая этим свое поражение от Испании. Вполне очевидно, что добиться решительной победы в сражении с испанцами так и не удалось, но из этого еще не следует, что королева может признавать поражение своей страны!

– Вы правы, Ваше Величество, – одну руку вице-адмиралишко держал за спиной, словно классная дама, а другой вальяжно витал над просторами всех континентов и океанов. Откуда, из какого припортового кабачка она извлекла этого, пока еще не повешенного пирата и по какому праву, за какие заслуги произвела в вице-адмиралы?! Хорошо хоть не в вице-короли всех заморских владений Франции!

Забыв на время о том, что привело его в Париж, растратив весь свой гнев и все более-менее приличествующие случаю слова, главнокомандующий медленно подкрадывался к столу, словно боялся вспугнуть двух притаившихся за ним заговорщиков. При этом он по-гусиному вытягивал шею, стараясь еще издали разглядеть ту часть Африки, что уже была «завоевана» этими не вовремя сорвавшимися с рей флотоводцами.

– О, мессир, – только сейчас «заметила» его королева. – Нам вас так не хватало. Как вы считаете, если бы удалось снарядить эскадру численностью в двадцать кораблей, сколько наших отборных пехотинцев мы могли бы посадить на них?

– Если мне не изменяет память, государыня, пиратский флот, созданный датской регентшей Маргаритой [52] в союзе с Тевтонским орденом, был поменьше. Тем не менее она добилась того, что в конце концов Швеция и Норвегия подчинились ее натиску и приняли ее главенство.

Королева понятия не имела, что было связано с правительницей Дании, и вообще, когда именно эта регентша Маргарита правила. Однако поняла, что упомянуть о датчанке принц мог, только пытаясь задеть ее, Анны Австрийской, самолюбие.

– Подвигами королевы Маргариты займемся чуть позже, мессир. Пока что мы с вице-адмиралом Крунстадтом озабочены более насущными проблемами. Нас интересует западное побережье Африки.

– А меня, вы уж извините, доблестный вице-адмирал, – въедливо улыбнулся принц де Конде, – куда острее беспокоит северное побережье Франции.

– И что же там происходит? – удивилась королева.

– Да может случиться так, что, пока наша доблестная эскадра будет трепать паруса у берегов Африки, испанцы основательно займутся нашими собственными берегами. И окажется, что победоносной эскадре нашего вице-адмирала попросту некуда будет возвращаться.

Не меняя выражения лица, королева тем не менее с досадой взглянула на принца, затем перевела взгляд на карту: прервать такие сладостные мечтания!

– Вы свободны, господин вице-адмирал, – устало обронила она, возвращаясь к своему креслу за высоким массивным столом, за которым любил работать покойный супруг.

– Но, Ваше Величество, как же быть с той просьбой, ради которой.

– После решения королевы, господин капитан, – парировал главнокомандующий, – обращаться к своим «но» уже бессмысленно. Ступайте, сударь. Секретарь передаст вам наше решение.

Принц де Конде заметил, как побледнело и без того не розовощекое лицо Крунстадта, понявшего, наконец, что все, что здесь до сих пор происходило, – всего лишь бездарный спектакль. Королева использовала его в своей очередной интриге против принца де Конде – только-то и всего.

– А как же с моим чином вице-адмирала? – все же не сдержался Крунстадт. – Могу считать, что он действительно был пожалован мне?

Тут уже настала пора королевы побледнеть. Крунстадт нарушал все мыслимые нормы поведения. Он попросту выдал ее принцу.

– Вам будет пожалован чин артиллерийского майора, – мстительно успокоил его принц де Конде. – После двухнедельных сражений на побережье испанцы выбили цвет моего бомбардирского офицерства.

Пораженный тем, что он здесь видел и слышал, капитан Крунстадт воровато пятился к двери, словно опасался, что ему могут выстрелить в спину. Не понимая, что все те выстрелы, которые должна была принять его спина, она уже приняла.

Когда дверь за ним закрылась, принц де Конде устало плюхнулся в кресло и, распрямив уставшие ноги – сидя в карете, он почему-то всегда уставал больше, чем в седле, – благодарственно расслабился и закрыл глаза.

– Вы же не спать сюда явились, принц, – жестко упрекнула его королева.

– Если бы я мог вспомнить, зачем я сюда пожаловал, государыня, очевидно, вся наша встреча выглядела бы совершенно по-иному.

Королева победно улыбнулась. С перегоревшим принцем справиться будет легче. А что поделаешь, вдовья королевская судьба!

– У вас опять какие-то мелкие неприятности, Людовик? – уже совсем по-родственному поинтересовалась она.

– Вот уж не знал, что все неприятности Франции оказываются всего лишь моими… мелкими неприятностями.

37

Повозка Королевы Отверженных в сопровождении небольшого эскорта двигалась всю ночь. Усталости Стефания не признавала. Утром она в любом случае должна была появиться перед воротами столицы Крыма, которая, конечно же, с трепетом ждала ее прибытия.

– Великая княгиня, – разбудил ее голос Чеслава. – Мы задержали разбойника. Готовился напасть на нас, но побоялся!

– Если побоялся, отпустите. Стоит ли начинать визит в Крым с казни некоего татарина? Решитесь возражать?

– Всего лишь замечу, что задержанный нами – не татарин. И даже не турок.

– Кто же тогда?

– Кажется, поляк. Во всяком случае, так он утверждает.

Только сейчас Стефания приказала остановить повозку и сонно взглянула на небо. Оно было не по-крымски холодным, и княгиня опасалась, как бы оно не разверзлось ливнем или мокрым снегом.

– Ну-ка, сюда его, этого поляка!

Разбойник оказался тощим и оборванным. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что в бегах он пребывает уже несколько дней и движется к берегу, надеясь захватить там какую-либо лодчонку или смастерить плот, чтобы вырваться на нем из Крыма, минуя грозную стражу Перекопа.

– Я верю, что человек всегда остается тем, кем он называет себя, – полусонно проговорила княгиня. – Вот только времени выслушивать кого-либо у меня нет. Решитесь возражать?

Стефания говорила по-чешски, и поляк сразу же понял это. На смеси из польских, чешских, и еще черт знает каких слов, он объяснил княгине, что действительно является поляком, Мечиславом Дукой, родом из-под Кракова. Но в молодости ему пришлось работать в имении одного знатного морава.

– Ваше детство меня не интересует, – прервала его княгиня. – Кто вы? Мне и так ясно, что вы служили в польской армии и попали в плен к татарам, которые хотели продать вас туркам.

– О продаже речь пока не шла…

– Они хотели продать вас туркам, – внушила ему Стефания, не любившая, чтобы ей возражали. Мир существовал таким, каким она творила его в своих фантазиях, а не таким, каким казался всем остальным обитателям.

– Как вам будет угодно, – сдался поляк.

– Кем вы были? Что я могу вернуть вам?

Поляк замялся, не понимая, чего от него хотят.

– Какого дьявола молчишь? Говори, кем ты раньше был – графом, князем, генералом? – принялся наставлять его один из лучников, Власт, лучше всех знавший польский. – Тебя изгнали из двора польского короля?

– Я был слугой ротмистра Пшемышлянского. Он взял меня на войну вместе с остальными слугами, в дворянское ополчение, и я служил в обозе.

Стефания задумалась. Какое-то время она сидела, уткнувшись локтем в спину Османа-паши и ладошкой подперев подбородок, отрешенно смотрела на несчастного беглеца.

– Значит, ты являешься слугой ротмистра?

– Так оно и было, ясновельможная.

– И на воле вновь стал бы слугой ротмистра?

– Так оно и будет, ясновельможная. Мы, Дуки, всегда верно служили. Спасите меня, Христа ради. Сам Бог послал мне вас, славян, в этом страшном мире татарских нехристей.

– То есть ты не был отверженным? И ничего не потерял в этой жизни? Родился слугой, был слугой на войне, стал слугой в плену. Что же я способна вернуть тебе? Был бы ты графом, то вновь стал бы у меня графом. Беглым принцем – вновь стал бы принцем в Моравском королевстве.

– Но я буду слугой. Вы можете вернуть мне свободу, – наконец-то понял Мечислав всю сумасбродность размышлений этой, непонятно откуда появившейся в крымских предгорьях красавицы.

– Свободу… Это единственное, чего я не способна вернуть человеку. Свободным может почувствовать себя только тот, кто сам обретет ее. Пусть даже на плахе, за минуту до взмаха секиры. Ты это сделал, поскольку бежал из плена, а значит, ты уже свободен. Так что самое большее, что могу сделать я, вновь превратить тебя в безвольного слугу.