Заговор обезьян - Тина Шамрай

И сколько бы он сокрушался о превратностей судьбы, но тут над ухом раздался весёлый голос:

— Всё! Загрузили. Садись, инвалид, поехали!

«Наконец-то!» — тихо обрадовался инвалид и поспешил за длинноногим компаньоном. Синий фургон стоял за воротами уже под парами, и запрыгивали в кабину с двух сторон. В кабине Анатолий зачем-то натянул кожаные перчатки с обрезанными пальцами, такие называются, кажется, митенками. «Всё пижонит!» — усмехнулся беглец. А вертолётчик, не замечая насмешливых взглядов, скалил зубы и подбадривал:

— Зараз, зараз рванём. До переправы всего ничего — полсотни кэмэ. И как на тот берег переберёмся — значит, оторвались! Так шо всё будет путём! — И, вырулив на дорогу, озабоченно спросил подопечного: «Ты как, нормально?» Тот молча кивнул, с трудом веря, что, наконец, едет. Снова едет! И вот уже посёлок остался позади, и машина понеслась жёлто-сизой степью, и компаньон, показывая класс, рулил умело, с ветерком и разговорами:

— Порожними добрались бы пулей, но, учитывая, шо водяру везем, придётся себя сдерживать! Ты от переживаешь, как оно там будет, а будет хорошо! Я тебе так скажу: всегда можно найти выход, и любой забор — не преграда! Любой… Помню, повезли нас из училища в Москву на экскурсию, и захотелось нашему старшому показать кладбище… ну, есть там у вас, за монастырем…

— Новодевичье?

— Во-во! А оно закрытое, и не пускают туда, стоит охранник такой в серой форме: мол, токо родственники пройти могут… Ну, наш старшой и уперся: как это так, как это так! И стражник ни в какую — нет, и всё! Но тут выходит откуда-то другой мужик и предлагает: «А вы купите цветы и проходите!» Там же сбоку около ворот, ты ж знаешь, есть магазинчик со всякими гостинцами для покойников: цветочки, веночки всякие… Ну, скинулись мы, купили шо-то там и первым делом ломанулись аллейкой туда, где летчики захоронены. Чапали по кладбищу, раскрывши рот: какие люди и все рядком, рядком… От там я и понял, шо такое авиация, и скоко она жизней стоит.

Ну, ходим так, ходим, а тут навстречу генерал-майор авиации, здоровый такой лосяра под два метра и женщина, такая роскошная баба… Так поверишь, мы не так на бабу, как на генерала зырились. А он молодой, морда белая, погоны золотые, шинель голубая, и он той шинелью, как облитый — ни складочки, ни морщинки. Готовый памятник! Нам старшой долго ещё талдычил: бачилы, сволочи, як форма должна сидеть! А на чём у нас тогда было сидеть? Я — так доска в корсете, руки-ноги в кучку не собрать — болтались. Как на того генерала ровняться? Он же со звёздами на плечах родился! Но, знаешь же, как это на молодых действует: звёзды, погоны, ордена!

— Знаю, знаю, — хмыкнул беглец. У него в жизни был свой генерал. Когда-то подростком вот так же увидел человека с орденом на голубом пиджаке. Куда-то они шли с отцом, и этот голубой костюм поздоровался с ним, что-то такое бросил поощрительное, а потом сел в белую «Волгу» и уехал. И он тогда спросил отца: «Кто это?» Оказалось, директор завода.

Но ему запомнился не яркий орден на груди, а то, что человек уехал один в пустой и большой машине, а они пошли к трамваю и долго стояли на остановке. Тогда ему впервые стало обидно за отца, у него не было такой сверкающей машины, и шофёр не открывал перед ним дверцу. Не было и такого костюма, и таких мягких коричневых туфель с замечательной жёлтой и чистой подошвой, а ещё голубых шёлковых носков… А может, это был тот возраст, когда начинают стесняться родителей? Только всё исправила случайная уличная сценка. Помнится, лет в пятнадцать он увидел, как молодой цыган разговаривает со своей крикливой, неряшливой, толстой матерью. Красивый парень, одетый с той щеголеватостью и модой, которой придерживаются молодые восточные мужчины, почтительно держал мать за руку и не обращал ни малейшего внимания на прохожих…

— …Но я не про генерала, я про забор. Дошли мы, значит, в конец кладбища и смотрим: через стену, а там же стенка какая высокая, два мужика прыгают и до нас: ребята, где тут могила Хрущева? Ну, тут наш старшой аж лицом переменился и боком-боком от этих мужиков, мол, скорей отсюда — это провокаторы, через стену прыгают, та щэ про Хруща пытають! Так я это к чему? Всегда найдётся доска в заборе, которую можно отогнуть, а то и поверху перескочить. Это я тебе как инженер инженеру говорю, — посмеивался вертолётчик.

И, вдруг оборвав смешок, сосредоточился и стал что-то высматривать там, впереди. И не успел беглец сообразить, что так насторожило компаньона, как тот крикнул: «А ну пригнись! Та, пониже садись, пониже!» И пришлось сложиться на полу кабины, сверху на него полетела куртка, от неё остро пахло табаком и бензином. Ничего не было слышно, кроме крепких вертолётных выражений, и оставалось только гадать: что вызвало у спасателя такую панику. Минуты длились и длились, и когда он, задыхаясь в унизительной позе, уже готов был взбунтоваться, вертолётчик отбросил куртку и бодрым голосом известил: подъем!

— И что это было? — вдохнул беглец горячий воздух.

— Ничего особенного — ментокрылый мусоршмидт.

— Что, что?

— Гаишная вертушка! Крокодил — Ми-8. Наверно, тачку крутую угнали — шукают!

«Да какая разница, что там за Ми: шестой, восьмой, двадцать четвёртый или какой там ещё! Тоже мне лётчик-вертолётчик, не может отличить гражданский вертолёт от военного? Он что нарочно усадил его задницей на пол? Очнись, здесь все вертолёты — военные!».

Правильно, это и был военный борт, пятнистый, юркий, и два слепых днём фонаря на фюзеляже — как хитрые пронзительные глазки. Вертолёт низко прошёлся над дорогой, не то пугал, не то выискивал. При таких бескрайних расстояниях только сверху и можно чесать эти степи, не живой же цепью? А нашлась бы пропажа, то прямо сверху и приказали бы остановиться. И на гражданских такие просьбы с воздуха действуют безотказно. Но, как это часто бывает, ищут одно, а находят случайно совсем другое. Вот и не хотелось случайностей. И тут вертолётчик Саенко А. А. впервые задумался: проскочат или нет?

Нет, нет, лицо его ничего не выражало, разве только лёгкую задумчивость, но беглец перемену в компаньоне почувствовал сразу. Что, дошло, наконец? Мог бы оставить в Шилке, не тащить в семейный дом, теперь вот этими огородами… Ведь Нина ещё немного, и точно опознала бы его. Нет, надо заканчивать с этой благотворительностью! А то он, как беспомощный муравей: могут и спасти, а могут и раздавить, стоит только пошевелить пальцем. Что он знает об этом многообразном человеке? Что он веселый, беспечный парень? Что с самого начала неадекватно оценивал ситуацию? Но если его безрассудный спасатель не представляет, в какое дерьмо влез, может ли он без зазрения совести принимать такую помощь?

И пока он готовился внести окончательную ясность в этот никуда не годный совместный проект, вертолётчик снова повеселел и не по ситуации размечтался:

— Эх, нам бы зараз вертушечку! Я б тебя, куда хочешь, туда бы и доставил… Не, серьёзно! Нормальная скорость на хорошей машине двести тридцать — двести пятьдесят кэмэ, и проблема токо в заправке! А дозаправляться придётся, в воздухе не получится.

— А что, вертолёт можно заправить в воздухе? — втягивался в пустой разговор спасаемый.

— Почему нет? Американцы это делают легко. У них летающий танкер «Аокхид», а у штатовского геликоптера такая штанга, на конце топливоприёмник…

— А скорость, а винт? — попытался вернуть вертолётчика на землю беглец.

— Так заправщик её снижает, как на посадку, и вертолёт зависает, а штанга, я ж говорю, телескопическая и выдвигается за пределы несущего винта. Представляешь беспосадочный перелёт из Флориды на Окинаву или в Дананг? Это, помню, из Германии машины перегоняли, в Польше на дозаправку сели, так нас таким керосинчиком залили! И, шо характерно, свои ж сволочи и заливали!

— Всё это замечательно, только ты забыл о такой маленькой Детали, как разрешение на вылет. А контроль над полётами? Да в первом же аэропорту нас бы…

— Какой аэропорт — аэродром! А они, шоб ты знал, подразделяются на основные, запасные и ложные, а по назначению — на войсковые, учебные, трассовые и специальные. Ферштейн? Если б ты знал, скоко аппаратов летают без разрешения, тебя б такой вопрос не волновал. И нет у нас единого локационного поля, и взлететь или сесть с маленького аэродрома — не проблема. А таких бетонок знаешь, скоко? И шо характерно, я все их знаю. И аэродром базирования нам не нужен, обошлись бы и какой-нибудь бетонкой подскока или запасным. А на запасных токо комендантская команда, и на дежурстве один-два человека… Да был бы «Робинсон», так у него лыжи такие, где угодно могли бы приземлиться, токо для него керосин особый нужен. Та нашли бы чем залить! Мотор бы, конечно, угробили, но долететь бы долетели…

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Как зачем? Для общего развития! Как надумаешь в другой раз погулять, так не отрывайся от Оловянной, там же военный аэродром недалеко, с него и надо было стартовать!