Хэлло, дорогая (СИ) - Мишин

Первое желание сказать им всем, что вечеринки не будет, сменилось жгучей жаждой не говорить совсем ничего. Она посмотрела на бабушкины гортензии и шмыгнула носом.

Кто-то из них всё же задавил их своей тачкой.

Конни наклонилась к изломанному, смятому кусту, присев возле него на корточки. Она вспомнила, как бабушка корпела над этими цветами и гнула спину, чтобы выходить их после каждой зимы. Их было так трудно растить.

И так легко уничтожить.

— Эй, — позвали её со спины, и она вздрогнула. — Это Карл. Он ездил в магаз и случайно на них наехал. Хочешь, купим новые?

Конни обернулась. Посмотрела на Милли, сидевшую на террасе в самом углу, в плетёном кресле, спрятанном в тени. И покачала головой.

— Такие уже не купишь, — сказала она.

Милли пожала плечами, лениво выпустив дым от сигареты. Её яркий огонёк горел в тонких пальцах.

— Куришь?

— Нет.

— Жалко. Чед дал неплохую траву.

Конни поднялась на террасу и устало села в кресло напротив, обмякнув в нём и положив запястья на плетёные ручки. Она смотрела на девушку, которую возненавидела больше всего за то, что Хэл взял её, а Конни отверг. Если думать об этом часто, сердце сжималось в узел.

Так страшно Конни ревновала впервые.

— Я не курю траву.

Кто привёз сюда этих шлюх? Ну да, Чед. Она потёрла лоб рукой и вздохнула.

— Что-то ты бледная, — заметила Милли. — Хочешь выпить?

— Нет, не хочу.

— Потому, что ты вся из себя такая положительная? — Милли холодно улыбнулась.

«А ведь я ей тоже не нравлюсь» — вдруг поняла Конни.

— Нет. Просто сегодня явно не тот день.

— А какой день? Я не понимаю, — Милли затянулась, затем мягко выпустила дым между полных губ. — Мы приехали сюда отдохнуть и развлечься, а ты всё время ходишь с кислым лицом. В чём дело?

— Да ни в чём, — Конни запнулась. Помолчала, помяв пальцы. — Знаешь, есть проблема, и я не знаю, что мне делать.

— Какого рода проблема?

— Личного. — Она помедлила. — Что-то из разряда — боюсь вмешаться и сделать только хуже.

— Тогда не вмешивайся. Это мой принцип.

— А если я не вмешаюсь, и случится что-то плохое?

Милли скептично вздёрнула бровь:

— Типа чего? Что за загадки в духе «Пилы», м? Как бы там ни было, я не делаю то, в чём не уверена.

— Есть ситуации, когда нельзя бездействовать.

— Вероятно, это так, но ты можешь просто отвернуться и сделать вид, что ничего не видала. — Милли рассмеялась. — Поверь, это здорово облегчает жизнь. Тебе не помешало бы немножко расслабиться.

— Возможно.

Конни смотрела на её голые длинные ноги и не могла не думать о том, что Хэл пристроился между них, пока трахал эту суку. Конни смотрела на измятые под колёсами гортензии и дом, заваленный вещами своих друзей. На старые бабушкины украшения, которые показались недостаточно криповыми людям, которых она впустила к себе на порог. Она думала, а знает ли она даже близких друзей так хорошо, как хотела бы?

Конни откинула затылок на спинку кресла и пробормотала:

— Может, ты и права. Может, мне и правда нужно на всё забить, и я слишком много беспокоюсь.

— Это звучит уже лучше, — рассмеялась Милли, но Конни возразила:

— Нет. Это звучит безумно.

7

Интересно, успею я всё рассказать? Надеюсь, да. Потому что у меня немного времени.

У меня всегда мало времени, особенно перед Хэллоуином. Я приготовил всё необходимое к завтрашнему дню и теперь, приняв душ, лёг в постель. Мне не хочется спать, но я должен.

Меня зовут Хэл Оуэн. Мне тридцать четыре года.

Я живу в Нью-Джерси, округе Кэмден, в маленьком городе Мыс Мэй. Нью-Джерси всегда был в тени огромного Нью-Йорка: там я появляюсь только по работе. Я работаю междугородним курьером и иногда езжу в Нью-Йорк на электричке, потому что там мой головной офис.

Я зарабатываю очень неплохо и мало трачу. Ещё у меня осталось кое-какое наследство от матери. Это немалая сумма. Когда она умрёт — надеюсь, не так скоро, как запланировала — мне останутся эти деньги, но они мне не нужны, потому что я живу совсем один и не трачу много.

Матушка всегда учила меня бережливости. Она говорила: «заботься о центах, а доллары позаботятся о себе сами».

За эту неделю до Хэллоуина я взглянул на многие вещи, в которые верил долгие годы, совсем другими глазами. Честно говоря, мне это не понравилось. Я люблю жить определенным образом.

Сколько себя помню, хожу только в одну церковь. Закупаюсь в «Крогере». Встаю по утрам в шесть и бегаю ровно час. Потом выпиваю чашечку кофе у старой миссис Кэролл, и мы с ней недолго беседуем о политике, погоде и ценах на продукты. Это то, что интересует её, не меня.

В своей жизни я любил только Хейли, но она позвала меня на тот маяк и сломала мне жизнь. Иногда люди делают такие вещи с другими людьми, и за это они платят.

Теперь я полюбил Конни, и это ужасно.

Я никому не доверяю и никого к себе не подпускаю, кроме разве что мамы. Но мама сбежала в дом престарелых в Акуэрте и травит себя ртутью. Я знаю, кто даёт ей яд. Я знаю это и не оставлю просто так.

Иногда, если я забываю, зачем живу и делаю то, что делаю, повторяю себе эти слова. Всё, что знаю про себя, от и до.

В младенчестве я убил родного брата. Я удушил его пуповиной в утробе и появился на свет, а он — он нет, он родился мёртвым. Второе имя мне дали в честь него.

Я ненавижу его, потому что он сломал мне жизнь.

Мой отец был преступником. Я, как и мама, думаю, что генетически я предрасположен к жестокости и насилию. Я много читал о серийных убийцах и психопатах, и думаю, что наследственность играет здесь весьма большую роль. Мама говорила, что я грешен, и мой грех не замолить в церкви. Я только зря исповедуюсь, потому что за каждый совершённый мной грех гореть в геенне огненной.

Проблема в том, что это пугало меня только первые шестнадцать лет. Затем мне стало всё равно.

Я лежу в постели совсем без одежды. Лунный свет в окошке серебрит моё тело. Я держу в руке крест, который подарила Конни, и не знаю, что мне делать. Если Господь слышит меня, он подскажет, потому что я запутался. Всю жизнь я думал, что поступаю правильно, ведь все наши беды — от разнузданности.