Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Сергей Кургинян

Но сделать трансцендентное однокачественным имманентному не решалась даже первобытная магия. Подумаешь, индульгенции! Деньги жертвуют с тем, чтобы отмаливали (и отмолили) твой грех. Отмаливают же его тонкими нетоварными способами. Желание купить за такие-то бабки домик таких-то габаритов в такой-то части Царства Небесного — это, согласитесь, другое.

«Деньги спасают, — сказал мне лет десять назад один олигарх. — Они не удовольствие доставляют. Это само собой. Они буквально спасают. Прежде всего, человек начинает иначе пахнуть. Не в смысле одеколонов и дезодорантов. И не в смысле оздоровления. Он начинает иначе пахнуть, понимаете? Плоть становится другой. Она преображается. А значит… Значит — все возможно. И покупка Времени, и… Мало ли еще что? Вы не осознаете всесокрушающее величие денег в современном мире. Да-да, всесокрушающее. Между тем это именно так».

Принято считать, что протестантизм — религия богатых. Никогда не понимал, почему принято так считать. Да, богатство, по мнению протестанта, свидетельствует о том, что Бог избрал его… Для чего? Для кайфа? Да нет, для исступленного труда, подвига в миру. Полубезумное доверительное «иначе пахнет» — это отнюдь не протестантизм.

Алхимический элексир бессмертия? Даосы? Там все не деньгами оплачено. И потом, вечное скитание по миру — это не покупка территории и инфраструктуры в Царстве Небесном.

Элита… Элитное… Прилагательное приклеивается к любым, самым низменным существительным. Элитные автомобили… Мало? Элитные унитазы… «Наверху элита»… «Я уже в элите»… А ведь есть еще и элита элит… Царствие Небесное — это, наверное, супер-Рублевка… Нет, Ницца… Нет, Антиб… Что? Сардиния? Еще круче?

Под проклятия одному хилиазму (большевиков, Иоахима Флорского, русского Серебряного века, пророка Исайи) учреждается другой хилиазм — элитный. Не бюргерский покой должно беречь выкорчевывание хилиазма большевистского и пребольшевистского образца. Не покой героя чеховского «Крыжовника». Это выкорчевывание, оно же — переформатирование христианства с помощью Платона и Плотина, должно беречь элитный, гламурный, агрессивно безыдеальный, вызывающе циничный хилиазм Ксении Собчак и иже с ней.

«Приказано не беспокоить»… Кого? Трудолюбивого, добродетельного муравья? Да полно вам! Приказано не беспокоить новых господ, которым закон не писан и которые сами строят свою жизнь на том, чтобы беспокоить других. Это их надо избавить от критики с позиций Нового Идеала, взыскующего более справедливого (и достойного человеческого призвания!) жизнеустройства. «От того, что вы с вашей историей взыскуете лучшего, только хуже становится»… Хуже — кому?

А главное — если прекратить взыскующее историческое движение, тогда, конечно же, станет лучше… Да что там станет… Уже стало! И, конечно же, всем сразу. Ну, прямо в глаза бросается, насколько стало лучше, причем именно всем.

Видите ли, полубезумный Маркс считал, что на одном полюсе капитал накапливает все большее обогащение, а на другом все большее обнищание, а на самом деле… Что на самом деле? Глобализируются не системы связи, а труд и капитал. Глобальное неравенство нарастает. У нас глобальный капитализм, порождающий рост глобального неравенства. И в чем же Маркс не прав? В том, что западные низы подкармливают? Подкармливать стали, испугавшись СССР и собственных социальных эксцессов, готовых превратиться в заимствование большевистского опыта. Это называется «завоевания трудящихся».

Отберут ли теперь эти завоевания… Или просто переместят большую часть производства в Китай… Пойдет ли все по схеме, описанной в «Капитале», или по схеме, описанной в «Империализме как высшей стадии развития…». Или — по совершенно новой схеме… Только вот чего нет — это того, что всем стало хорошо.

Значит, те, кому стало хорошо, должны быть ограждены от тех, кому стало нехорошо. Узкая группа тех, кому стало хорошо, сужаясь, должна наращивать свое «хорррошо!». И предъявлять звериный оскал подобного гламурного «хорррошо» как себе подобным, так и всем остальным. А те, кому плохо, должны внимать переформатированному с помощью Платона и Плотина христианству и понимать, что «возбухнешь — станет хуже»… А куда хуже-то? Ведь не зря было сказано: «Нечего терять, кроме своих цепей!» Если хуже некуда, то почему не возбухнуть-то? Потому что подавят почище, чем во времена Спартака?

Во-первых, неизвестно, подавят ли… Подавляльщикам-то тоже не то, чтобы очень сладко.

А во-вторых… Во-вторых, исторический опыт учит тому, что страх свирепого подавления не является панацеей от восстания масс, если массы по-настоящему обездолены. Что «на штыках не усидишь»… И так далее.

То есть надо придумать что-то другое для того, чтобы не возбухали. Что именно? Снизить гнет? Тоже не спасает… К тому же снизишь гнет — откуда бабки для криминального гламура возьмутся? Самим вкалывать? Новые технологии внедрять? «Не проходит».

Однако другое средство есть… Известный психолог Франкл, наблюдавший в фашистских лагерях смерти за узниками, его описал. И как фашисты обеспечивали, чтобы «не возбухали» узники, которым нечего терять. И как узники находили свой ответ на фашистское «ноу-хау». Все определял Смысл. В концлагерях не оскотинивались те, кто сохранял смысл. Соответственно, фашисты стремились истребить смысл любыми средствами. Концлагеря смерти становились испытательными стендами не только для «докторов Менгеле», но и для нацистских психологов. И они преуспели.

Нельзя переоценивать достижения — их самих и их последователей. Но и недооценивать эти достижения тоже нельзя. Террористы не хуже фашистов понимают значение психологического слома в успехе своих начинаний. Очень большое значение имеет так называемый «синдром жертвы» — возникающее у жертвы мазохистское влечение к насильнику. И опять же — все зависит от смысла. Если заложник удерживает смысл, препятствующий его превращению в мазохистскую слизь, он выживает, выдерживает испытания, иногда побеждая, иногда достойно принимая смерть.

Изъять смысл — вот чего добиваются нацисты, террористы… Все, кто хочет поделить человечество на господ-садистов и влекущихся к этим господам рабов-мазохистов. Если все человечество (или хотя бы один народ) удастся полностью уложить в садомазохистскую матрицу, то конец истории реален. Ну, появятся среди рабов садисты… Их можно будет либо истребить, либо инкорпорировать в правящую касту. Сделать надсмотрщиками… А если хорошо себя проявят, то господами… Как-никак вертикальная мобильность, ротация… Почему бы и нет? Появятся среди господ мазохисты? Их надо сбросить вниз, превратить в рабов. Их место займет раб, проявивший нужные садистские склонности. Главное, чтобы не возникал сильный человек, наделенный чувством сострадания. То есть не садист… Не вполне садист… Совсем не садист. Как только такие люди возникнут в количестве, достаточном для того, чтобы проблематизировать садомазохистский социальный императив, садистское благополучие окажется под угрозой. Как сделать, чтобы подобные люди не появлялись в количестве, достаточном для проблематизации садомазохистской гармонии? Надо убивать смыслы! Выкорчевывать их, обезвреживать Идеальное, уничтожая все его регулятивные функции. И все, что связано с состраданием, — в первую очередь.

Предположим, что кому-то дорог какой-нибудь идеал.

Предположим, далее, что из идеала начисто изъято то, что можно назвать «взрывчаткой истории». Что он, так сказать, обезврежен. Что он не побуждает к критике действительности, не порождает мечты о новом, более совершенном жизнеустройстве. Вообразить себе нечто подобное достаточно сложно. Но предположим, что такой идеал возможен.

Но нельзя избавить идеал полностью от влияния на поведение (мышление и действие) того, кто им обладает. Как минимум, обладатель сам должен руководствоваться собственной идеальностью. Иначе это не идеальность. Где он начнет ею руководствоваться? В жизни, где еще. Роль идеала, конечно же, не сводится к формированию этических разграничений. Но сделать так, чтобы идеал вообще не участвовал в формировании представлений о добре и зле, должном и стыдном нельзя.

Зло в мире есть? Есть! Предположим, что ему не надо «противиться насилием», что не надо даже противиться ему иначе — как Ганди и Толстой. Но к нему как надо относиться?

Безропотно повиноваться? Служить? В каком-то смысле любить, как жертва любит террориста? «Я поклоняюсь насилию, люблю его, служу ему, ибо таков мой идеал». Что это за идеал?

Ясно, что это не может быть идеалом для христианина — как ты ни переформатируй христианство. Впрочем, если под переформатированием понимать «превращение», то можно все. Если «кто что в плане смыслов создал, тот это и пожрать должен», тогда…

Христианство создало личность в классическом ее понимании. Оно же, если речь идет о «превращении», должно ее уничтожить? Христианин не покорен злу. Он душу свою от него сберегает. Может быть социально отстраненное христианство. Но (вне ситуации превращения) экзистенциально отстраненного христианства быть не может. Драма борьбы за душу сил метафизического добра и метафизического же зла, Бога и Дьявола не изымается из христианства. Если речь не идет о ситуации превращения. «Покоритесь насилию и возлюбите его, откажитесь от моральной и экзистенциальной критики…» Только превращение может побудить христианство к чему-то подобному.