Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Сергей Кургинян

А вот для перестройщика… Перестройщик, повторяю, не слишком засиживается на критике действия № 1. Ему не нужен анализ реальной природы реального капитализма. Он не будет просвещать общество, захваченное врасплох, рекомендовать ему подробное ознакомление с работами Макса Вебера и других. Он бойко оттарабанит что-то о беспрецедентной лживости советской пропаганды и побыстрее перейдет к анализу действия № 2. И вот тут-то… Тут-то окажется, что грабительская сущность — это не зло, а благо. Нигде в мире это не осмелились бы заявить откровенно. А перестройщик заявит и разовьет. Одним из главных брендов перестройки была фраза поэта Иосифа Бродского: «Ворюга мне милей, чем кровопийца». Ну, ляпнул Бродский… Ну, поэт… Но эта дикая фраза стала именно аксиомой (и именно политической аксиомой) всего перестроечного процесса. Чуть что начнешь проблематизировать — тебе отвечают: «Ворюга мне милей, чем кровопийца».

Спрашиваешь: «А почему «или-или»: или ворюга, или кровопийца? Разве ворюга не может оказаться еще и кровопийцей? И почему кто-то должен был быть милей? Если бы господина Бродского спросили, кто ему милей — Ленин или Дзержинский? Что бы он ответил? Наверное, что «оба хуже»?»

Ты спрашиваешь… В ответ — не внятные аргументы, а потоки идеологизированного бреда. «Руки прочь от Бродского!» «Вы хотите увековечить господство номенклатуры!»

«Почему господство номенклатуры? — возмущался я. — Что, все революции выбирали между господством власть имущих и властью бандитов?»

Ничего вразумительного в ответ не говорилось. Только еще надрывнее воспроизводилась та же, мягко говоря, неумная строчка Бродского. Было абсолютно ясно, что вопрос о союзе нашей высокоморальной интеллигенции и криминалитета решен. Ею ли самой… Кем-то еще… Не это в данном случае следует обсуждать, а качество данного «многообещающего» союза. Это союз, при котором обе стороны делают шаги навстречу друг другу? Какой шаг навстречу интеллигенции может сделать криминалитет? Это союз, при котором кто и в какой степени освоит плоды победы? Чьи деньги лягут в фундамент будущего капиталистического устройства? У диссидентов есть деньги? Или они есть у воровского общака? Как говорится, третьего не дано. И наконец, если деньги — общака… Если никто не сможет отменить аксиому: «Кто платит деньги, тот заказывает музыку»… То что это будет за музыка? В политическом смысле, разумеется? Что «музыкантами» будет высокоморальная нонконформистская интеллигенция — понятно… Не музыка-то будет какая? «Музыка» — это идеология. А также порождаемые ею вибрации — культурные, религиозные и так далее.

Идеология должна обеспечить откровенную криминализацию, легитимировать ее. Тут мало сказать: «Ворюга мне милей, чем кровопийца», — или порассуждать о том, что раз все общество патологично, то социальная патология (мафия, теневики и пр.) наиболее нормальна… А почему не патологична в квадрате? «Милей, чем кровопийца», — можно говорить ворюге тогда, когда он идет к власти. А когда пришел, то надо говорить, что он «на свете всех милее, всех румяней и белее». Всех милее, а не каких-то там Дзержинских и Лениных! Вибрации по поводу того, что «всех милее», могут быть поначалу слабыми. В одночасье такие метаморфозы в культуре не осуществляются. Из подворотни на высокую сцену должен выйти криминальный «шансон». Язык — политический и бытовой — должен вобрать в себя криминальный сленг. На телеэкране должен появиться криминальный герой. Причем такой, чтобы всем было ясно: и ворюга, и кровопийца.

Криминальный субъект (грабитель) возносится над объектом, которому надлежит восхищаться тем, что его грабят. Объект — общество. Что? Кто-то, видите ли, восхищаться не хочет! Да как он смеет? Мы, просвещенные перестройщики, дозрели до понимания очевидного: капитализм — светлое будущее всего человечества, оптимальный общественный строй, устройство, созвучное природе — слышите вы? — природе человеческой! А против нее не попрешь. Некоторые, ха-ха, пробовали попереть — и что?

Итак, капитализм, как известно, обладает грабительской сущностью и является идеальным мироустройством. Потому как созвучен природе — слышите вы, кровопийцы проклятые? Фанатики разных там идеалов, противных этой самой природе… Да здравствует капитализм и — грабительская, наиблагороднейшая и наимудрейшая — сущность оного! Так воспоем же эту сущность.

Да что там «воспоем»! Давайте у этой сущности учиться. Чему? Да всему на свете! Главное же — умению жить… Еще Ницше говорил, что над жизнью нет судьи, что жить и быть несправедливым — это одно и то же. Да что там Ницше! Он тоже — интеллигент, неумеха. Учиться надо у обладателей аутентичного опыта. Не лезть с поучениями к этой восхитительной грабительской сущности! Впитывать ее знание жизненных истин! Учиться, учиться и учиться тому, чему не учат в этих самых университетах. У сущности был свой высочайший учитель — Зона. Там природа обнажена! Там сущность вступает в диалог с первозданной природой — природой Зверя. К чему слова? Пусть зверь порычит! Неэстетично? И что? Это неэстетичное, корявое — оно и есть подлинно настоящее. Восславим хозяина Земли! Вот он, подлинный герой подлинного, грабительского мироустройства. Пусть он скажет сам о Времени и о себе. А мы, сняв очки-велосипед, причастимся подлинного, настоящего, нутряного!

Антиутопия? Научная фантастика? Уважаемый читатель, вдумайся в смысл текстов госпожи Юлии Латыниной и сотен ей подобных. Не выключай передачи, в которых прямо так и говорится. Не бойся посмотреть правде в глаза. Это не моя выдумка! Это — реальность! «Учиться у победителя»… Раньше нечто подобное говорилось о других победителях — народе, пролетариате. Говорится теперь то же самое. Только победитель другой. Это и есть инверсия.

Но что может грабительская сущность сказать сама о себе? Что она может привнести в этику, культуру… Религию, наконец! Ведь она же, сущность эта, как-никак структурирована. Как она структурирована? И что из этого проистекает в плане возможных? конечно же, лишь постепенно входящих в свои права инноваций?

У «грабительской сущности» есть принципы самоструктуризации. Это могут быть самые разные принципы. Но в первом приближении речь следует вести или о принципах традиционно-системных, или о принципах антисистемных.

Традиционно-системные принципы свойственны моноэтническим мафиям, черпающим «ценности для себя» из родового, племенного, этнического. Это родовое, племенное, «наше» — изгой в современном мире. Но у него есть шанс. Оно сплоченнее, чем этот окружающий мир с его индивидуализацией, его «делай что хочешь в рамках закона». Если этой индивидуализации противопоставить предельную сплоченность, а на рамки закона наплевать, то можно выжить. Можно принести детенышам, родственникам, «своим» не тушу мамонта, а коттедж, яхту, машину «Феррари».

Таков традиционно-системный принцип криминального структурирования. Чем ближе племя по родовой предрасположенности к набеговому, паразитарному восприятию действительности, тем легче построить криминальную общность, основываясь на традиционном и приспосабливая это традиционное под свои новые криминальные цели. Много из этого не выжмешь…

А вот другой, антисистемный, принцип богаче. Говорится: «Мы не просто другие. Мы прямая противоположность этим… Пристойненьким, трудолюбивым, законопослушным…» Создается — по принципу «от противного» — кодекс чести, нормы поведения, принципы общения, поощрения, суда, наказания etc. Все это — для себя. А дальше надо выходить в мир «приличненьких и пристойненьких». Его надо не только обворовывать. Его надо и осваивать, специфическим способом «заимствуя» его нематериальные активы, которые в буквальном смысле украсть нельзя, а в фигуральном смысле — и можно, и должно. Криминальная антисистемная культура создает не только своих антисистемных героев. Она пытается героев ненавидимой и экспроприируемой Системы (она же общество) переосмыслить и превратить тем самым в свой «нематериальный актив».

Криминальная антисистема осваивает, например, героя Системы по фамилии Пушкин, переводя его деяния на свой язык. Создается образ «блатного Пушкина». Пушкин, де, мол, вел себя по воровским законам, дрался с ментом — Дантесом… А перед смертью послал братве маляву, сказав, что «умирает не как сука, а как блатной».

Экстраполируем этот невыдуманный вариант антисистемных заимствований. Почему бы Антисистеме (не проблематичной, гумилевской, а абсолютно конкретной — криминальной), войдя во вкус, не начать перевод на блатную феню священных текстов, созданных презираемым ею объектом — нормальным обществом?

Почему не криминализовать Евангелие? Или не создать вместо криминализированного Пушкина криминализированного же Христа?

Слишком фантастично? Сегодня — может быть. А завтра? И мало ли что, казавшееся нам фантастичным вчера, сегодня стало реальностью?