Я знаю о любви - Кэтрин Гэскин

— Разреши войти, Эмми.

Он стоял растерянный, и взгляд его молил об утешении.

— Садись, посиди немного.

— У тебя есть виски?

Я кивнула. Если отказать, то он пойдет в ближайшую таверну. Том выпил первый стакан почти залпом и налил снова, но на этот раз пил медленнее. Затем посмотрел на меня.

— Мы в руках у отца. Теперь, когда так вышло с внуками, он даже доволен, хотя и говорит о позоре. Отец никогда не доверяет тому, что не может контролировать.

— Но ведь вы не являетесь его собственностью, — возразила я. — Вы можете уйти и забрать с собой детей.

Он покачал головой и криво улыбнулся:

— Нет, Эмми, слишком поздно. Отец подкупил нас деньгами с самого начала. Он купил наших детей. И хорошо знает, что нам некуда деваться без денег. Видишь ли, Эмми, без денег у нас с Розой будем только мы сами, а отец знает, что этого мало, потому что мы не любим друг друга.

— Ты раньше любил Розу.

— Может быть, в свои лучшие моменты я и сейчас люблю ее, но это бывает очень редко…

— Роза изменилась…

Он покачал головой и снова горько улыбнулся.

— Роза не изменилась, она просто стала бояться моего отца, а не меня. Она слушается моего отца и боится, что он вышвырнет нас вон. И деньги не исправят наших отношений. Не будет денег на выпивку, наряды, карету, чтобы уехать от меня. Ее устраивает, что я пью. С трезвым у нее со мной было бы больше проблем.

— У тебя есть доля в корабле «Эмма Лэнгли».

— Мало. Слишком мало. Рано или поздно отец это заберет, чтобы держать меня на коротком поводке.

— Почему ты так спокойно это принимаешь? У тебя есть за что бороться.

— О, Эмми, неужели ты не можешь пожалеть тех, кто не похож на тебя? Ты можешь бороться, а я нет. Не надо осложнять.

Мне стало стыдно.

— Прости, Том. Если бы я могла помочь… — Я мягко усадила его снова в кресло.

— Не беспокойся о нас с Розой. Попробуй помочь детям, пока старик еще не запугал их. Еще не поздно.

Потом он продолжал пить, держа стакан обеими руками, не глядя на меня и, кажется, не замечая ничего вокруг. Лицо его перестало быть напряженным. Мне даже показалось, что он чуть улыбнулся.

— Том…

Он поднял на меня глаза:

— Эмми? — И улыбнулся уже открыто. — Роза ведь была такая милая, а, Эмми? В те, прежние дни… Помнишь, когда она шла по Балларату в забрызганном грязью плаще и с распущенными волосами… Никогда не видел никого милее.

В ту ночь мне снился грустный и суровый сон: я видела Розу, колотившую кулаками в закрытую дверь дома Лэнгли. Потом Роза стояла перед Джоном Лэнгли и смеялась прямо ему в лицо, а стучал уже Джон Лэнгли тростью с серебряным набалдашником. Сон исчез, я почти проснулась, но стук не прекратился. Я услышала, как кто-то звал меня, и поняла, что это уже не сон.

— Эмми, Эмми! Ради Бога, Эмми!

Это кричал Том. В спальне было темно, но гостиная освещалась ярко-красным заревом, отблески которого пробивались сквозь занавески. Я слышала, как Том бешено колотил в дверь. У меня на глазах выступили слезы, я задыхалась от едкого дыма и ничего не соображала. Вдруг под сильным напором дверь с треском распахнулась. В комнату влетел Том и упал с разбегу к моим ногам. Он с трудом перевел дыхание, и дым наполнил его легкие. Он попытался встать, но увидел меня.

— Беги отсюда, — выдохнул он. — Беги. Через несколько минут здесь все обрушится.

Он схватил меня за руку и указал на двор.

— Подожди, есть несколько вещей, которые…

— Нет времени! Беги! — И, схватив меня за плечо, с удивительной силой вытолкнул за дверь.

Конюшни Лэнгли были охвачены огнем, языки пламени с рычанием вздымались вверх к небу. Вдалеке, в городе, звонили пожарные колокола, а здесь творился кошмар. Все утонуло в ржании лошадей, запертых в конюшне. Весь сеновал над стойлами был в огне, и языки пламени уже перекинулись на крышу. Дул легкий ветер, но и его было достаточно, чтобы пожар захватил склад.

Сквозь шум и треск я расслышала, как Том прокричал мне в ухо:

— Не стой здесь! Беги, зови на помощь! Где же этот идиот Уоткинс… — он кинулся к конюшням.

Земля возле конюшен горела под моими босыми ногами. Я подбежала к Тому и с безумным отчаянием повисла на его руке.

— Не ходи. Крыша сейчас обвалится. Слишком поздно.

— Лошади моего отца… — прокричал он в ответ. — Его призовые скакуны.

Он повязал мокрый платок у носа, а потом одним толчком освободил от моей хватки свою руку.

— Уходи, Эмми…

Я беспомощно стояла на месте, прикрывая лицо руками и пытаясь разглядеть его фигуру сквозь пламя. Из-за нестерпимого жара, дышавшего прямо мне в лицо, я отступила на тропинку. Последнее, что я видела, — это горящие искры, падающие на крышу моего дома.

Я побежала к маленькой группе людей, разбуженных трезвоном пожарных колоколов. Это были отщепенцы города; я отчаянно закричала в отупевшие, пьяные лица:

— Помогите мне. Там внутри человек…

Они покачали головами.

— Безнадежно, мисс! Безнадежно!

Конюшни сгорели, склад сгорел. Мой дом тоже сгорел. Не пострадал универмаг только благодаря своей ровной, без окон, стене. Джон Лэнгли стоял рядом и безмолвно наблюдал, как огонь пожирал склад товаров, пока от него не остались обгорелые стены.

На следующий день, когда пожар поутих и можно было начинать поисковые работы, пожарные сказали, что Том умер не в огне, а под копытами одной из мощнейших лошадей, возившей карету его отца.

Пока мы наблюдали за разрушительным действием пожара, стоя на Коллинз-стрит, смотритель Уоткинс опять и опять подходил рассказывать Джону Лэнгли свою историю. Он повторял ее в толпе любому, кто был готов выслушать, и я слышала обрывки, по меньшей мере, дюжины разных вариантов происшедшего, пока там стояла.

— Это была не моя вина, мистер Лэнгли. Я встретил его там ранним вечером. Он был смертельно пьяным, да, и искал, где бы лечь и спокойно поспать. Я решил, что будет лучше, если оставлю ему лампу, ведь это был мистер Том, и я не смел оставить его бродить одного в темноте. Но клянусь вам, мистер Лэнгли… я клянусь вам, сэр, что лампа висела на положенном ей крючке. Ему пришлось бы ее снять, мистер Лэнгли, ему нужно было бы снять ее своими собственными руками.

Уоткинс все время обращался к Джону Лэнгли и избегал смотреть на Розу, которая стояла рядом, безмолвно и оцепенело глядя на пожар. Она только однажды вскрикнула, когда обвалилась крыша склада. Люди с удивлением смотрели на нее, не проронившую ни слезинки, но я чувствовала, как ее пальцы впивались в мою руку. Она стояла так, не шелохнувшись, все несколько часов, которые потребовались на тушение пожара, и механически повиновалась, когда к ней обратился Джон Лэнгли.