Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да и характеристика Рудика «Потому ареста ждал» также имеет автобиографический характер, поскольку в том же году было написано стихотворение «Про глупцов», где поэт вывел себя в образе мудреца, живущего в бочке и тоже ожидающего ареста: «Потревожат вторично его — / Темной ночью прикажут: “Вылазьте”. / Всё бы это еще ничего, / Но глупцы состояли при власти» (АР-7-198).
Примерно в это же время, услышав во время одного из застолий стихи актера и поэта Бориса Борисова, который был участником чешских событий 1968 года, Высоцкий отреагировал следующим образом: «Под конец стихотворения Володя стал медленно поднимать руку и с последним прозвучавшим словом сжал ее в кулак, погрозил мне, и, показывая присутствующим на меня кивком головы, сказал: “Посадят”. И почти без паузы добавил, в упор глядя на меня: “Не бойся, будем сидеть вместе”»'[664].
А то, что вероятность его собственного ареста была велика, он прекрасно понимал — хотя бы потому, что забирали его друзей. Например, 17 декабря 1973 года взяли режиссера Сергея Параджанова: «Я помню, как Володя плакал, узнав, что Сережу арестовали и заставляли признаваться в преступлениях, которых он не совершал, — вспоминает Марина Влади. — Володя буквально заболел. Он проплакал весь день. Потом он послал Сереже в лагерь письмо и фотографию, на которой он вместе с Параджановым. Зеки очень ценили Высоцкого за то, что он много писал песен о них и о зоне. Надеюсь, это фото помогло Сереже выжить…»[665]12.
И по этой же причине он пел далеко не всё из написанного. Обратимся к свидетельству режиссера Одесской киностудии Владимира Мальцева (2003): «Володя говорил: “Что у меня есть? Есть песни в записях — может быть, не до конца обработанные, но уже готовые, которые притырены, спрятаны, которые до поры я держу. Нельзя. Сильное откровение. Сильное настолько, что за это могут и посадить, невзирая на всенародную любовь. А есть песни, которые только у меня в голове. Я их даже нигде не записываю, ничего. Только в голове”»[664]3.
Теперь вернемся вновь к Рудику Вайнеру из «Письма с Канатчиковой дачи»: «Был наивный этот парень / Изобилием ошпарен / И свихнулся, жил, как барин, / На широкой на ноге» (С5Т-4-254). А вот что вспоминала знакомая Высоцкого Ирина Шугунова: «Кстати, шмоток у Володи было огромное количество.[666] Он мне однажды признался: “Вот уже сколько раз езжу за границу и никак не могу избавиться от нашей ненормальной “покупательной способности”…»[664]5.
Кроме того, строки «Был наивный этот парень / Изобилием ошпарен» (помимо очевидного сходства с «Песней про Джеймса Бонда»: «Был этот самый парень — / Звезда, ни дать ни взять») напоминают эпизод, когда Высоцкий и Влади впервые побывали в Западном Берлине (1973 год), а когда они зашли в продовольственный магазин, Высоцкого вырвало от изобилия мясных изделий: «Позже, возвратившись в отель, ты едва сдерживаешься, чтобы не заплакать: “Как же так? Эти люди проиграли войну, и у них полное благополучие, а наш народ, который так пострадал, лишен всего этого!
Прошло почти 30 лет с тех пор, как закончилась война, мы же ее выиграли, и мы так бедны, мы ничего не можем купить. В некоторых городах нет свежего мяса в течение нескольких лет, всего не хватает везде и везде”»[667].
Что же касается «Письма с Канатчиковой дачи», то в нем встречаются еще несколько автобиографических образов. Первый — буйного параноика (годом ранее лирический герой констатировал: «Мой диагноз — паранойя. / Это значит — пара лет» /5; 84/, - после чего его отправили на два года в психушку, где происходит действие и в «Письме с Канатчиковой дачи»): «Тех, кто был особо боек, / Прикрутили к спинкам коек. / Бился в пене параноик, / Как ведьмак на шабаше: / “Развяжите полотенцы, / Иноверы, изуверцы! / Нам бермуторно на сердце / И бермутно на душе!”»[668].
Слова «иноверы, изуверцы» говорят о том, что герой «путает» слова (правильно: «иноверцы, изуверы», — как в «Дельфинах и психах», 1968: «Врачи — изверги» /6; 35/, «Они всё могут! Изверги в белых халатах, эскулапы, лепилы…» /6; 25/). Следовательно, образ параноика автобиографичен, причем встречался он уже в 1967 году: «Вы учтите, я раньше был стоиком, / Физзарядкой я — систематически… / А теперь ведь я стал параноиком / И морально слабей, и физически». Таким же «стоиком» выведен и параноик в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Даже он — великий стоик — / Плачет: “Гибнем задарма!”» /5; 472/.
Разумеется, в такой атмосфере сумасшедшим оказывается не только лирический герой, но и всё население страны: «Свихнулись все на год вперед» (песня мужиков из спектакля «Пугачев», 1967 /2; 376/), «Все почти с ума свихнулись — / Даже кто безумен был»[669] («Письмо с Канатчиковой дачи», 1977). Да и в песне «Спасите наши души» (1967) герои задавались вопросом: «Свихнулись мы, что ли. — / Всплывать в минном поле?!», как и позднее — в черновиках «Белого безмолвия» (1972): «Почему мы в пути? Что, нам плохо жилось?! / Может быть, сумасшедшие нынче в цене?» /3; 376/.
Мы уже не раз говорили о том, что Высоцкий наделяет друзей своими собственными чертами. Так произошло и с маской безумца в посвященной Шемякину песне «Французские бесы»: «А друг мой — гений всех времен, / Безумец и повеса».
В целом же образ параноика возникает как следствие мотива всеобщего сумасшествия, который разрабатывался Высоцким в качестве отражения окружающей его действительности: «Двери наших мозгов / Посрывало с петель» («Баллада о брошенном корабле», 1970), «Переворот в мозгах из края в край, / В пространстве масса трещин и смещений» (1970), «Скандал в мозгах уляжется, / Зато у нас все дома» («Гербарий», 1976), «Нет! Звонарь в раздумьи, это мир в безумьи» («Набат», 1972; черновик — АР-4-73), «И мир ударило в озноб от этого галопа» («Пожары», 1977), «Всюду — искривленья, аномалии, / Парадоксы странные вокруг» («Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука», 1976; черновик /5; 433/).
Приведем еще одно высказывание Высоцкого, прозвучавшее в интервью 27 июня 1974 года: «…беспокойство времени, его парадоксы постоянно живут во мне, требуют выражения. А век сумасшедший, что и говорить…»
