Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении - Бейлькин Михаил Меерович

(Трудно удержаться от анализа странной гомофобии Петрова, вызывающей у интеллигентных людей недоумение. Однажды в беседе с журналистами на радио “Эхо Москвы”, он заявил, что побывавшие на его концерте “никогда больше не станут слушать музыкальную порнографию нынешних эстрадных певцов и, тем более, не пойдут в гей-клубы”. Один из журналистов тут же заметил: “Вы ошибаетесь. Я сам однажды был свидетелем, как группа молодёжи после вашего концерта прямиком направилась в гей-клуб”. В ответ послышался весёлый смех участников передачи и невнятное клекотание пианиста. Реакция присутствующих в студии показала, что они верно угадали болезненный характер нелепой, на первый взгляд, фразы Петрова. В самом деле, какая связь между эстрадными певцами–гетеросексуалами и геями? Разгадка очевидна: Петров отлично знает, что величайшие пианисты ХХ века Святослав Рихтер, Владимир Горовиц, Леонард Бернстайн, Бенджамин Бриттен были гомосексуалами. Ставя знак тождества между посетителями гей-клубов и “безголосыми” пошлыми поп-звездами, пианист как бы возвышает себя и над бездарями, и в то же время, над своими гениальными гомосексуальными современниками. Прискорбно, конечно, но гомофобия талантливого маэстро с головой выдаёт его невротическую зависть, “комплекс Сальери”).

Если оставить в стороне источающих ненависть гомофобов-экстремистов, то большинству населения присуще менее демонстративное, но вполне ощутимое неприятие и осуждение гомосексуальности. При этом речь идёт о самом факте “половой инаковости”. За редким исключением, распределение ролей партнёров во внимание не принимается. Болезненная гримаса появлялась на лице одного моего знакомого при одном лишь упоминании об однополых пристрастиях его кумира великого актёра С. Однако, о способе их реализации, активном или пассивном, он, разумеется, не задумывается, считая каждый из них в равной мере постыдным и недостойным гения.

Этот извечный гомофобный фон по типу ксенофобии (ненависти к чужому) настраивает сексолога на пессимистический лад. Отличия в мироощущении гомо- и гетеросексуалов, обусловленные биологическими особенностями головного мозга тех и других, включают разницу в восприятии запахов, зрительных образов и иных эротических сигналов; в выборе критериев красоты; наконец, в эмоциональном восприятии произведений искусства, книг и кинофильмов. Эти различия извечно разделяют их на два неравных лагеря. Даже в периоды максимальной терпимости к геям, гетеросексуальное большинство их всё-таки недолюбливало и презирало. В античном мире осмеивались кинеды или катамиты (слова-синонимы античной эпохи, обозначающие пассивных гомосексуалов, в том числе промышляющих проституцией). Но критики метили, в основном, в их партнёров и покровителей. Этот приём сохранился до наших дней. Деление геев на два сорта – активных и пассивных – часто служит целям психологической защиты гомофобов. “Достойнее” презирать “пассивных педерастов”, чем открыто признаваться в ненависти ко всем представителям сексуальных меньшинств. Принцип дихотомии: “ Разделяя, презирай!” служит фиговым листком, маскирующим гомофобию.

Именно в этом ключе понятен образ мыслей самого Ц. Его ссылки на бинарную систему – ничто иное, как рационализация. Наличие биологических механизмов, определяющих однополое влечение, признаётся им лишь у пассивных, но никак не у активных “ядерных” гомосексуалов. Полагая, что он жалеет пассивных геев, Ц. серьёзно уверяет, что бранное слово “петух”, относящееся к ним, произошло “от ассоциации с петушиным гребнем тех борозд на спине пассивного партнёра, которые появились при анальном сексе в результате укусов и грызущих движений активного партнёра. Такие борозды называются “гребнем”, а их обладатель – “гребнем”, “петухом” и т. д. Делается это для того, чтобы отметить и выделить таким образом пассивных педерастов из общей массы заключённых”. Замечу, что, участвуя во множестве судебно-медицинских экспертиз, я повидал немало насильно нанесенных специальных татуировок, клеймящих тех, кого принудили в “зоне” выполнять пассивную половую роль. Однако, ничего, что хотя бы отдалённо напоминало жуткий “гребень”, якобы образующийся на месте укусов, мне никогда не попадалось. Рассказы о нём, как и миф, о том, что “в зоне” принято грызть отнюдь не сияющую чистотой спину пассивного партнёра – фольклор лукавых уголовников, предназначенный доверчивым филологам. То, как некритично принял Ц. вымысел об особом уродстве “петухов”, выдаёт его подсознательное презрение к ним.

Если Ц. – гомосексуал, то его тактика вдвойне ошибочна, хотя и типична для геев. Не отдавая себе в том отчёта, они надеется, что, отмежевавшись от пассивных гомосексуалов, смогут вопреки собственной “ядерной” гомосексуальности, оградить себя от гомофобии и обрести уважение окружающих. Подобная позиция сродни предательству. Уголовники доводят “петухов” до самоубийства; подростков “опускают” в молодёжных асоциальных группах; с уст хулиганов не сходит брань в адрес “пидоров”, а Ц. подставляет под удар гомофобов “катамитов”! Даже если русский язык и адаптирует этот неудобоваримый термин, геям от этого легче жить не станет.

Между тем, противоречия, которые бросаются в глаза при анализе послания Ц., в значительной мере разрешаются, если принцип дихотомии (деления на две части) в половых взаимоотношениях дополнить принципом континуума (непрерывности). Кинси исследовал континуум в соотношении гомо- и гетеросексуальной активности. Мы же выстроим континуум сексуальных ролей, активной и пассивной, выбрав в качестве объекта исследования поведение Андрея “Рембо”. Рассказывая о своём свидании с греческим дирижёром, юноша отметил, что заранее рассчитывал в этой встрече на пассивную роль. Его ожидания оправдались, но затем старший любовник предложил юноше самому быть активным партнёром в анальном сексе. А если бы грек поступил иначе? Получив своё в сексе, он мог бы сказать: “Finita la commedia” и выпроводить гостя из своего гостиничного номера. Так поступил бы гетеросексуал, практикующий заместительную гомосексуальность; гомосексуал-невротик, осуждающий собственную девиацию; начинающий любовник, не вполне освоивший техники однополого секса; наконец, обыкновенный эгоист. Сцена свидания приобрела бы иной характер, чем тот, каким он был в действительности, но даже и в таком случае Андрея вряд ли можно зачислить в пассивные гомосексуалы.

Скажем больше: однажды он влюбился в гетеросексуального юношу. Разумеется, он не стал принуждать партнёра, вступившего с ним в транзиторную однополую связь, к пассивной роли: тот не захотел бы и не сумел бы её реализовать. С иными партнёрами Андрей, напротив, выполнял лишь активную роль, даже не стремясь к этому. Наконец, юноша порой отдавался партнёру в анальном сексе, а тот удовлетворял его фелляцией. Дело в том, что к пассивной роли в анальном акте способны и готовы не все и не всегда. Но возможно ли измерить сравнительную активность или пассивность каждого из партнёров в такой асимметричной близости? О дихотомии: “активный партнёр – пассивный партнёр” в поведении Андрея говорить не приходится.

Приобретя способность к половым контактам с женщинами, Андрей ещё больше расширил континуум своих сексуальных возможностей. В этом пункте взгляды Ц. находят своё полное подтверждение: сомневаться в активности юноши в гетеросексуальной связи и, тем самым, в росте его престижа не приходится! Но именно пример Андрея демонстрирует, как оторваны теоретические выкладки Ц. от реальной жизни. Если, начиная с первой главы книги, портрет Андрея–“Рембо” передан верно, то читателям должно быть очевидно: престиж юноши в глазах геев и гетеросексуалов определялся его обаянием, открытостью, незлобивым и весёлым нравом, отсутствием психопатических черт, яркой внешностью, наконец. Менее всего он зависел от соотношения активных и пассивных ролей в континууме его гомосексуальной активности.

Зато дихотомия: “активный партнёр – пассивный партнёр” в полной мере наблюдается в уголовной среде и в подростковых гомофобных группах, где ни о какой свободе выбора, и, следовательно, о реализации индивидуального континуума половых ролей не может быть и речи. Однако и здесь есть свои нюансы. Надо учитывать, что заключённые, презирая и ненавидя “опущенных пидоров”, чётко выделяют тех, кто относится к этим изгоям доброжелательно. Уголовники смертельно боятся быть уличёнными в подобном “грехе”, караемом изнасилованием. Страшно: а вдруг “опустят” тебя самого; потому-то они люто терроризируют “гомиков”. Чем сомнительнее социальный статус того или иного заключённого, тем больше он измывается над “пидорами”, вне зависимости, вступает он или нет в половую связь с ними. В уголовной среде, следовательно, дихотомия “активный партнёр – пассивный партнёр” приобретает своё значение лишь в контексте более важной дихотомии: «“уркаганы” – “опущенные”», отражающей социальный статус уголовников и заключённых.